согнутых ногах.
Когда четверо не совсем трезвых на вид краснолицых могильщиков опустили гроб на дно могилы и стали сноровисто забрасывать рыхлым грунтом, Левша бросил в яму горсть земли и отошел в сторону.
- У тебя рука в крови, – указывая на его ладонь, заметила медсестра, лечившая Никанора от воспаления легких, и протянула носовой платок.
От неожиданности Левша вздрогнул и сжал ладонь в кулак.
- Это красная глина, - ответил он, вытирая руку о мокрую траву и исподволь разглядывая старую знакомую.
Со времени их последней встречи прошло около двух лет, и они явно пошли конопатой на пользу. Она похудела, стала казаться выше и стройнее, а перетянутая офицерским ремнем талия подчеркивала высокую грудь, от одного вида которой в мозгу у Левшу начали мелькать видения, не совсем соответствующие похоронной церемонии.
- Рад видеть тебя в добром здравии, – улыбнулся он медсестре. – Я тебя сразу не узнал. Ты стала настоящей красавицей, хоть в кино снимайся. И форма тебе к лицу.
- Постой, сейчас не время для комплиментов, – указала глазами в сторону Никаноровой могилы конопатая. Но каким-то особым чутьем Левша понял, что она говорит не то, что думает, что их мысли совпадают, и именно сейчас и наступает их время. Время молодых и сильных, способных на многое. И никто и ничто не в состоянии им помешать. Даже нелепая смерть Никанора.
«Ее даже веснушки не портят» - подумал Левша, и воображение снова стало рисовать картины одну заманчивей другой.
«Не о том думаю на похоронах, - мысленно упрекнул себя Левша – хотя Никанор наверняка одобрил бы ход моих мыслей».
После поминок Левша вызвался провожать конопатую до общежития, и они пешком прошли через весь город.
- Дальше не ходи, – остановила провожатого медсестра возле распахнутой настежь калитки. - Нечего зря тень на плетень наводить.
И заметив в одночасье потемневшее лицо Левшу, примирительно добавила:
- Я к тебе завтра в гости приду…Ближе к вечеру. Помянем Никанора. Пусть ему земля будет пухом. Стоящий был человек. Такие не часто встречаются. Хоть был и не первой половины жизни, а на женщин производил впечатление. Видный был мужик. За такого и замуж не грех. Только не ко времени погиб. И обещание свое выполнить не смог.
- И что же он тебе успел наобещать? – поинтересовался Левша.
- Так, безделицу на память подарить собирался. Украшение. Да не судьба, видать.
- Самое дорогое украшение женщины – это молчание, – философски заметил собеседник.
Конопатая надолго замолчала, обдумывая и переваривая услышанное, но решив, что это украшение ей не к лицу, спросила:
- А ты что думаешь о его смерти?
- Все что думаю, я следователю рассказал, и больше у меня об этом охоты говорить нет.
- На нет и суда нет, - засмеялась конопатая, сделав ударение в слове «суда» на последнем слоге.
И слегка задумавшись, добавила:
- Странно все-таки, что мне на кладбище показалось, что у тебя руки в крови. А то была всего лишь красная глина. Но мне кажется, что в этом есть какое-то совпадение.
- Если кажется, креститься надо, и все как рукой снимет, - заметил Левша. Провожая взглядом легко поднимавшуюся по ступенькам медсестру, подумал:
«Тебе не на больничке работать, а в оперчасти. Сучка ментовская. Смотри, какая крученая. Видать и Никанора к рукам прибрать хотела. Замуж за него выскочить собиралась. А там и до камней рукой подать. Вовремя старикана Бог прибрал. А от нее надо подальше держаться. Слишком остроглазая».
Ближе к вечеру Левша раскопал в сарае угольную кучу, достал завернутый в полотенце парабеллум и отнес сверток к себе в комнату. Он решил в последний раз разобрать и почистить оружие. Как и предполагал, в обойме находилось девять патронов. Десятый Никанор держал в стволе, тем самым увеличивая боекомплект на один заряд. Он и стал причиной его гибели. Собрав парабеллум, Левша покрыл его толстым слоем густой смазки, завернул в несколько слоев промасленной бумаги и упаковал в жестяную коробку.
До городского кладбища он добрался далеко за полночь и в темноте с трудом разыскал могилу Никанора. Бережно отложив в сторону мокрые от дождевых капель цветы, саперной лопаткой вырыл у изголовья полуметровую яму, положил в нее сверток с пистолетом, немного подумав, бросил туда же стреляную гильзу и засыпал землей.
- Так всем будет спокойней, - подумал он, разравнивая землю лопаткой и возвращая на место цветы. - Ну, вот и ты наконец-то обрел вечный покой.
Рано утром Левша дождался у вокзала старого знакомого и они сели на проходящий поезд, следующий за Урал. Впереди была дорога длинной в целую жизнь.
Жильцы Архиреевой дачи облегченно вздохнули, когда после смерти Катсецкого и исчезновения Левшу, неожиданно пропал и Золотой. Сначала все думали, что он вернулся к себе в душегубку, но потом кто-то увидел его на городском кладбище рядом с могилой Никанора. От прежнего сытого и наглого Золотого не осталось и следа. Он похудел, стал вдвое меньше, рыжая шерсть потеряла свой медный отлив, и только обрубок хвоста, жизнеутверждающе торчащий вверх, напоминал прежнего Золотого. Попытки кладбищенского сторожа прикормить Золотого окончились неудачей. Он, по старой привычке, расцарапал бедняге руки и ушел в неизвестность.
За черным квадратом вагонного окна шел проливной дождь. Мокрый холодный ветер бросал крупные капли на запотевшее стекло и размазывал по диагонали сверху вниз. Псих захлопнул не плотно прилегавшую оконную раму, опустил штору, единственным здоровым глазом с укором посмотрел на Левшу и покачал головой.
- С огнем играешь, храерок. За смекалку хвалю. С галошами тогда ты красиво придумал. Лихо втерся к Кату в доверие и прибрал его. Умело, грамотно и чисто. Я тебя тогда на толковище сразу приметил, когда ты уркам за водкой мотался. Мало того, что ты сдачу тормозил, так ты еще и вместо настоящей «московской» какую-то «бодягу» таскал, а разницу в цене себе оставлял. Если б урки подмену учуяли, тебе не сладко пришлось бы. Ну, я и промолчал. Думаю: «Достойная будет смена. И смекалка есть. И душка не занимать». И сейчас ты маху не дал. Психологически переиграл Катюгу. А он матерый зверюган был. Тут не всякий взросляк потянул бы.
Псих белоснежным платком вынул из глазницы стеклянный глаз, внимательно осмотрел и опустил в стакан с водой.
- А вот, что камушки за собой притормозить удумал, тебе дорого будет стоить. Слишком большой для тебя кусок. Откусить-то откусил, а проглотить не сможешь. Подавишься.
Псих повесил на крючок двубортный бостоновый пиджак, отпустил на одну дырку ремень на идеально отглаженных брюках и уселся за откидной столик напротив Левшу.
- У нас какой уговор был: третья часть тебе за исполнение, третья часть мне за замысел и руководство и одна треть в воровской общак. Ни за что не поверю твоим сказкам, что ты их не нашел. Ты свое не упустишь.
- Можешь верить, а можешь и нет. Я рассказал как было, а дальше тебе решать.
Левша снял с верхней полки матрас, застелил его байковым одеялом, предусмотрительно сунув под подушку кастет.
Псих взял в руки спелый гранат и разломил его пополам. Кроваво-красный сок стекал по его ладоням. Он выбирал красные прозрачные зерна, клал их в рот и жевал крупными золотыми зубами.
- Гемоглобин повышает, - пояснил он Левше. – Мне после севера необходимо. – И как показалось собеседнику, совсем не к месту добавил:
- Кто знает, добавит ли Бог завтрашние времена к твоим прожитым дням?
