министры!» Выборы дали Мельбурну довольно ничтожное большинство: вигов и ирландцев пришло в парламент в общей сложности на 34 человека приблизительно больше, нежели тори. Молодая королева со своей стороны абсолютно никаких — ни хороших, ни дурных — чувств к Ирландии не обнаруживала. Но в 1837 г. началось чартистское движение, в 1838 г. оно непрерывно продолжалось и развивалось. Каприз удержания десятины в Ирландии, давно уже не нужной никому, по мнению одних, кроме англиканского духовенства, а по мнению других, не нужной также и англиканскому духовенству, этот каприз консервативной партии палаты лордов должен был наконец быть оставлен. Но характерно, что даже и тут министерство не могло решиться провести свой билль в том целостном виде, как оно это задумало, а внесло проект, в сущности делавший серьезную уступку требованиям лордов. Прежний проект вигистского кабинета, поддерживаемый все время О’Коннелем и хронически проваливаемый палатой лордов, был первоначально основан на том принципе, что англиканская церковь должна получать через посредство государства не всю, а часть (до трех четвертой) той суммы, которую она получает из десятинной подати; что эта сумма уплачивается не арендаторами, а собственниками земли государству в виде особого налога на землю; что государству предоставляется, сделав такой расчет, выкупить навсегда у духовенства это принадлежащее ему право получения означенных сумм, причем каждые 70 фунтов стерлингов ежегодной ренты, уплачиваемой данному приходу, погашаются навсегда, если государство единовременно выплатит этому приходу 1600 фунтов стерлингов: со времени подобного погашения эту подать получает государство уже в непосредственное свое распоряжение и должно употреблять получаемые суммы исключительно на нужды Ирландии. Вот к чему сводился и билль, внесенный от имени кабинета лордом Росселем в палату общин, а лордом Мельбурном — в палату лордов в 1838 г. Не было тут только того пункта, из-за которого главным образом палата лордов проваливала подобные билли в предшествующие годы: прежние билли, уничтожая больше половины англиканских епископств (оставляя 10 вместо 22) и все приходы, в которых живет меньше 50 англиканцев, отдавали получавшиеся отсюда 3 миллиона фунтов стерлингов экономии в руки парламента, который волен был употребить эти деньги на общеполезные цели. Против этого-то именно пункта яростно боролись лорды, на нем-то упорно настаивали радикально настроенные члены партии вигов и ирландцы во главе с О’Коннелем, его-то защищало и министерство лорда Мельбурна в прежние годы. И именно этот пункт был оставлен министерством в 1838 г. в угоду тори. Радикалы английские резко протестовали и даже сделали попытку внести соответствующую поправку, но эта ничтожная группа оказалась одинока: не только тори, не только большинство вигов, шедшее за министерством, но и сам О’Коннель был против них… Билль прошел, старое зло, десятина, было подкошено, «победа» была одержана старым ирландским агитатором, как говорили его друзья. На самом же деле, если тут была чья-нибудь победа, то победителем были исторические обстоятельства, заставлявшие не медлить с устранением зла, которое легко устранить; сравнительная легкость задачи была очевидна: ничье классовое самосохранение не было мало-мальски серьезно затронуто этой реформой.
Так или иначе, закон 1838 г. был последним лучом в жизни О’Коннеля. Теперь нам нужно обратиться к повествованию о том, что похоронило О’Коннеля еще до физической его смерти, что вытеснило его с первого места в ирландской общественной жизни.
4
Католические аристократы-лендлорды, католические средние землевладельцы (крайне немногочисленные), католический торгово-промышленный класс, наконец католические арендаторы из зажиточных — вот какие слои непосредственно воспользовались эмансипацией 1829 г. и вновь приобретенными политическими правами. Эти же слои в 1830-х годах и выдвинули то более радикальное течение, о котором мы уже вскользь упоминали и которое заставило О’Коннеля поторопиться с внесением в парламент предложения (тотчас же проваленного) имевшего целью подготовить расторжение унии между Англией и Ирландией. О’Коннель неохотно сделал (в первый и в последний раз в жизни) эту попытку приступить к парламентскому обсуждению вопроса; он (совершенно справедливо) опасался, что это еще слишком преждевременно. В 1838 г. разрешилась проблема о десятине; в 1840 г. после шестилетних парламентских споров и колебаний (не интересовавших, впрочем, совершенно огромную массу ирландского населения) министерство Мельбурна провело также новый акт о муниципальной реформе в Ирландии. До тех пор вопреки смыслу и духу акта об эмансипации (1829 г.) городское управление в ирландских городах продолжало оставаться в руках ничтожной (численно) протестантской горсточки, так что, как выразился О’Коннель в одной из речей своих по этому поводу, муниципальные дела, затрагивавшие интересы нескольких сот тысяч человек (т. е. населения городов), были в руках 13 тысяч протестантов, которые, основываясь на традиции и самых разнообразных злоупотреблениях и толкованиях запутанных корпоративных грамот, все еще удерживали в своих руках власть. Получалась такая аномалия, что в английском парламенте католики сидели рядом с протестантами, а в ирландских городах (кроме Туама) в составе городского управления их не было. По закону 1840 г. ценз для лиц, имеющих право выбирать членов
В том же 1840 г. умер Томас Друммонд, единственный человек из английского официального мира, не только желавший преследовать примирительные цели, но и имевший достаточно такта, чтобы осуществить это намерение; летом 1841 г. министерство Мельбурна потерпело поражение в нижней палате (в конце мая), распустило парламент, назначило новые выборы, и едва парламент (в августе 1841 г.) собрался, как 360 человек против 269 вотировали отказ в доверии Мельбурну. Кабинет вигов подал в отставку, и консервативный лидер Роберт Пиль тотчас же стал во главе нового правительства.
Уже выборы 1841 г., на которых О’Коннель был забаллотирован в Дублине и, чтобы пройти в парламент, должен был искать другой округ, уже эти выборы показали, что есть в стране известное недовольство, известная оппозиция против него. Далеко не все были довольны законом о десятине 1838 г., который, по мнению этих недовольных, только формально снимал тяготу с нищего арендатора, на которого все равно лендлорд возложит в виде надбавки арендной платы часть налога, перенесенного на лендлорда. Муниципальный закон 1840 г. хотя и был приветствуем как уничтожение протестантской монополии в делах городского управления, но он не мог сделаться особенно популярным, когда ясно стало, что только ограниченная кучка состоятельных людей допущена высоким цензом к выбору и к исполнению обязанностей городских советников; да и, кроме того, этот закон не имел ни малейшего касательства к сельскому населению (т. е. к огромному большинству нации). Но дружба О’Коннеля с вигами, стоявшими у власти, управление Томаса Друммонда, очень сильное уменьшение аграрных преступлений после нового закона о десятине — все это сильно способствовало тому, что возникавшее неудовольствие против агитатора не сказывалось сколько-нибудь значительно, ибо в общем нация верила в О’Коннеля и именно ему приписывала мягкое, гуманное и дружелюбное поведение администрации в стране, привыкшей к угнетению и произволу. События 1841 г. изменили положение вещей. Роберт Пиль и вообще консерваторы были прямо враждебны самым существенным ирландским домогательствам. В Ирландии с большим раздумьем вспоминали, что такие меры, в сущности вовсе не коренные, вовсе не затрагивающие главных вопросов государственной жизни, как закон о десятине или как закон о муниципальной реформе, проходили в парламенте через 5–6 лет после внесения первоначальных биллей, и тянулась эта возня только вследствие яростной оппозиции консерваторов в палате лордов. Теперь, с 1841 г., консерваторы стали большинством и взяли в свои руки власть. Друммонд умер, вигистский вице-король, при котором мог действовать человек, подобный Друммонду, ушел вместе со своим главой, лордом Мельбурном, а новые ирландские правители, назначенные Пилем, обещали своим поведением отнюдь не походить на предшественников. О’Коннель не скрывал от себя и своих друзей, что наступают довольно трудные времена. Но он не знал, до какой степени трудные; не предвидел, что самые болезненные удары падут на него не из Англии, но из Ирландии, не из правительственного стана, но из нового, еще не существовавшего в 1841 г. лагеря.
Было настроение, и начинала складываться особая фракция, особая тенденция политической
