Сочинения. Том 1

холодным ветром не мог разогнать толпившийся на улицах народ по домам: толпа теперь стояла уже не вокруг правительственной типографии, а около здания хлебной биржи, где, как в один миг разнеслось по Дублину, О’Коннель должен был собрать экстренное заседание комитета ассоциации, заведовавшей делом агитации по вопросу об отмене унии. Когда показался О’Коннель, толпа приветствовала его громкими криками, не умолкавшими даже, когда он скрылся за дверьми здания.

Заседание началось. Ассоциация, как и все организационные единицы, в которых когда-либо принимал участие О’Коннель, была лишь его орудием, собранием беспрекословно повинующихся подчиненных его чиновников, его приказчиков, не более. Они заведовали денежными делами, исполняли его приказания, брали на себя огромную и неизбежную черную работу, а он был единственным господином, руководителем и вершителем политических судеб ассоциации. Поэтому все зависело только от его слов, и от них одних: принципиальных дебатов тут быть не могло.

О’Коннель открыл заседание, аффектируя полное спокойствие, которое, конечно, никого не могло обмануть. Он заявил, что митинга завтра в Клонтэрфе не будет; что он очень просит всех присутствующих употребить все усилия, чтобы предотвратить собрание. Он указал на то, что английское правительство, прекрасно зная уже несколько недель о готовящемся митинге, сочло нужным воспретить его накануне назначенного дня, когда даже трудно успеть оповестить всех, кого нужно, об отмене собрания. «Убийцы в своем намерении!» — крикнул один из слушателей. У собрания было впечатление, что Роберт Пиль нарочно так устроил, желая вызвать назавтра сборище и учинить кровопролитное усмирение. Затем О’Коннель обратил внимание ассоциации на то, что прокламация вице- короля лишена смысла, ибо правительство также превосходно знало, что клонтэрфский митинг будет последним большим митингом в текущем году. «Если они рассчитывали на народную кровь, то они будут разочарованы», — сказал между прочим О’Коннель. Он выразил также убеждение, что шаг правительства не уменьшит, а увеличит число приверженцев ирландской самостоятельности, число врагов унии. После О’Коннеля присутствующие отметили в своих речах то, что они назвали «нелепостью» в поведении Роберта Пиля: почему он не препятствовал все время устройству бесчисленных митингов, а тут совершенно без всякой видимой причины вдруг воспротивился? Вечером вышла прокламация, известившая ирландский народ и английское правительство о намерениях О’Коннеля. Вот что было напечатано: «Извещение. Ввиду того, что появилась бумага за такой-то подписью (следовало перечисление членов «частного совета», подписавших прокламацию вице-короля — Е. Т.), бумага, представляющая собой прокламацию или имеющая целью быть прокламацией, состряпанная в очень запутанных и неточных выражениях и явно извращающая известные факты, цель каковой прокламации, по-видимому, заключается в воспрещении предположенного на завтра, 8 октября, клонтэрфского митинга, который имел собраться для петиции перед парламентом об отмене бедственной и губительной меры — законодательной унии; ввиду того далее, что эта прокламация появилась только сегодня, в субботу, 7 октября, перед вечером, так что совершенно невозможно обыкновенным официальным путем или по почте сообщить о ее существовании лицам, намеренным присутствовать в Клонтэрфе для вышеозначенной петиции, вследствие чего злонамеренные личности могут иметь удобный случай под флагом упомянутой прокламации провоцировать нарушение спокойствия или совершать насилия над людьми, намеренными мирно и законно отправиться на митинг; вследствие всего этого мы, комитет лояльной национальной ассоциации отмены унии, самым серьезным образом просим и настаиваем, чтобы все добронамеренные люди немедленно по получении этого известия отправились по домам и не подвергали себя опасности какого-либо столкновения или дурного с собой обращения. Далее, мы извещаем всех таких лиц, что, не соглашаясь ни в чем с неосновательными утверждениями в названной прокламации, мы считаем осторожным и разумным и прежде всего гуманным объявить, что вышеозначенный митинг отменен и не состоится. Даниель О’Коннель».

По желанию О’Коннеля, многие члены ассоциации с утра следующего дня стояли на дорогах, ведущих к Клонтэрфу, и убеждали шедших на митинг возвратиться домой, сообщая об отмене собрания. Еще с рассвета пушки дублинского гарнизона были расположены жерлами к клонтэрфской дороге; густые массы кавалерии и пехоты шли к месту митинга и располагались бивуаками у Клонтэрфа. Публика прогуливалась отдельными кучками, но едва только обнаруживалась в каком-либо пункте тенденция к образованию большой толпы, тотчас же туда направлялись солдаты и разъединяли собравшихся. На всех стенах, заборах и столбах висели прокламация вице-короля и извещение О’Коннеля; народ подходил, читал и отходил в сторону. День окончился спокойно; к вечеру все разошлись по домам.

Смущение овладело большинством ирландского общества, шедшим за О’Коннелем, раздражение — меньшинством, которое симпатизировало журналу «Нация». Но моральные последствия происшедшего выяснились не сейчас во всей полноте, ибо события слишком стремительно следовали одно за другим. Молодежь, группировавшаяся возле журнала «Нация», выражала порицание поведению О’Коннеля. Члены ассоциации и приверженцы О’Коннеля доказывали, что всякий иной способ действий, кроме выбранного их лидером, был бы безумием и преступлением. Конечно, ничего не стоило бы ответить на прокламацию вице-короля запальчивым вызовом, не отменить митинга и устроить на следующий день целое сражение. Но какой смысл это имело бы? Народ был бы перебит ружьями и пушками, а неубитые попали бы в ссылку или на виселицу; всякое движение надолго было бы парализовано, как это и прежде случалось после революционных взрывов и усмирений в Ирландии. Доводы Даффи, Дэвиса, Диллона и их друзей сводились к следующему. Они сами всегда говорили и предупреждали, что не нужно употреблять слишком сильные выражения, не влагая в них по всей совести всего того реального смысла, какой им соответствует. Зачем О’Коннель заявлял публично перед Ирландией, перед Англией, перед всем миром, что Роберт Пиль не посмеет прекратить агитацию грубой силой. Зачем он грозил сопротивлением, если мог знать наперед, что ни на какое сопротивление не пойдет сам и не поведет никого? Он понадеялся на тот прием, который так помог в конце 20-х годов, когда решался вопрос об эмансипации католиков. Тогда он тоже грозил, что при неуступчивости правительства в Ирландии можно ожидать революционной смуты, которую он пока всячески сдерживает; и правительство, т. е. этот самый Роберт Пиль, Веллингтон и их товарищи, тогда уступило. Но теперь ставка борьбы уже не та: отмены унии одними угрозами достигнуть невозможно, и это нужно было предвидеть. Между консервативным правительством 20-х годов и консервативным правительством 40-х годов, между тогдашним Робертом Пилем и нынешним Робертом Пилем лежит десятилетие, 30-е годы, эпоха вигов, эпоха дружбы О’Коннеля с либеральным кабинетом. О’Коннель привык за это время к словесной, парламентской борьбе, к сделкам с партиями и забыл, что беседовать с враждебным правительством в зале Вестминстерского дворца — это одно, а угрожать ему же чуть ли не вооруженным сопротивлением — совсем другое, и что приемы словесных запугиваний, заведомо фальшивых, имеют то неудобство, что страшно компрометируют оппозицию, к таким приемам прибегающую, и компрометируют ее надолго. Так судили люди, недовольные поведением О’Коннеля. Они предсказывали начало эры унижений, но, повторяем, события пошли настолько быстро, что раскол несколько отсрочился: едва успевали переживать новые и яркие впечатления.

В воскресенье, 8 октября, как сказано, митинг не состоялся, и все прошло тихо. В пятницу, 13 октября, появилось известие, что правительство теперь намерено уничтожить «Ассоциацию против унии», воспретить сборы в ее пользу, прекратить всякие собрания, имеющие связь с этим движением, и арестовать вожаков. На другой день (14 октября) О’Коннель, его сын Джон, секретарь ассоциации Томас Стиль, издатель умеренного «Freeman’s journal» доктор Грей, редактор «Нации» Даффи и еще 7 человек были арестованы. К ним было предъявлено обвинение в «заговоре с целью возбуждения недоброжелательства среди подданных ее величества», с целью ослабления их доверия к отправлению правосудия и с целью достижения незаконными способами перемен в конституции и правительстве страны; кроме того, они обвинялись в возбуждении неудовольствия среди войск ее величества. О’Коннель был освобожден по внесении залога до суда и тотчас же обратился с воззванием к ирландскому народу, убеждая его ни в малейшей степени не нарушать порядка и спокойствия.

Чего хочет Роберт Пиль? Этот вопрос с самой нескрываемой тревогой задавало себе теперь ирландское общество. Что это явственная провокация, не сомневались даже многие из тех, для которых смысл запрещения митинга 6 дней тому назад не был вполне ясен. Но было ли так на самом деле? Роберт Пиль, конечно, никогда этого не говорил. Он вообще не охотник был говорить о политических делах вне стен парламента, а о мотивах своих поступков — даже и в стенах парламента. Товарищ его, старый герцог Веллингтон, оказался разговорчивее. «Pour la canaille il faut la mitraille», — с восторгом повторял он фразу