— командир полка Рэкс. Штаны на библейском месте топорщатся
— я его тут же прозвал Эрекс, но не прижилась шутка: тонко очень.
Ничего мне за это не было, даже журнал через полгода отдали, только бывало Рэкс около оркестра (я тогда уже в оркестре служил) пройдет:
— Как, — говорит, — Враг, совсем империалистам продался?! Мы, конечно, все 'Ха-ха' включаем.
— Рады стараться, товарищ полковник.
Так вот, я сначала Врагом был, а уж потом Капитаном.
О Рэксе — особо. Потрясающий мужик был. 'Рэкс' — это тоже кличка — (уж не знаю за что!). У нас с ним отношения на короткой ноге. Не моей конечно; у него-то на два размера больше, чем тот год, когда он якобы всех к стенке ставил.
Я вообще-то его возраст прикинул: получалось, что в 42-ом ему было от силы года четыре, так что своей рукой к стенке он мог ставить разве что ночной горшок. Но я привык людям верить, поэтому на всякий случай его побаивался.
И вот вызывает он однажды в ту комнату. Там майор Криворот и полный набор шкафов и сейфов. Рэкс говорит:
— Ты, Враг, знаешь 'Комсомольский Прожектор'? Я мысленно упал в грязь его лицом, но говорю:
— А как же, не у Пронькиных на даче (но в уме).
— Тут комиссия, так ее растак, через два дня. Замполит говорит, что ты рисуешь, как мороз на оконном стекле. Вот тебе фотоаппарат старлея Митрохина, ему жена из Новосибирска привезла, ну та, которая потом с прапором Акишиным сбежала, но ты этого знать не можешь. Так вот 2 пленки, аппарат, иди и снимай недостатки, потом пойдешь в клуб к Антсу Аарэ, к этому чухне, к врагу, которого я в 42-ом ставил и не поставил. Он фотки напечатает и вообще, а ты — 'Комсомольский Прожектор'… Одна нога здесь — другая там.
Я:
— Есть, никак нет, виноват и служить легче будет!
— А щит стоит возле КПП — ржавая такая железяка, а то я тя своей рукой…
Впервые работа по нутру, иду с фотоаппаратом, как кинооператор Кармен, радуюсь, навстречу Пшикер.
— Ну, что, — говорю, — Пшикер, как оно белье-то? — настроение у меня хорошее. Он посмотрел холодно:
— Пшикер, — говорит и пошел курить анашу.
Я потом с ним после дембеля встретился, ни разу этого чудного слова от него не услышал. Правда, он тогда вообще молчал.
Так вот, перво-наперво я достал два листа ватмана, склеил, пошел на КПП на 'Прожектор' посмотреть: на двух столбиках стоит неправильной формы металлический лист. Ничего не понимаю. Покурил! Ага, вижу: контур Воина с прожектором просматривается, и еще место для недостатков. Достал краски, освежил — Воин классный, красномордый, в одной руке прожектор, другая на недостатки указывает.
Ну что вам сказать? Недостатки хорошие. И овощехранилище, где картошка гниет, и коровы на территории, и женщины гражданские с авоськами через полк на автобус дорогу срезают. А на КПП приказ вышел: баб не пускать; часовые РОДИНЫ насмерть стоят, правда, пять метров в сторону забор кончается и бабы там вперемежку с коровами проходят.
Я пал на колено, как перед невестой, сфотографировал.
Увлекся, два дня не обедал, наконец, эстонский рыболов Аарэ — 'печальный пасынок природы' — выдал мне 32 фотографии (из 64 совсем неплохо). Очень хорошо они легли на ватман — приклеил, отошел, как художник Куинджи от полотна 'Ночь на Днепре', посмотрел: текста явно не хватает. А я же еще и поэт. Мне стихи написать — что Рэксу двух дембелей отоварить. Под каждой фоткой подписываю фломастером. Про баб:
Фото: около генштаба в канаве лежит пьяный мужик, гражданский. Стихи:
И дальше — больше. Так я в недостатках поднаторел, что уже устно готов был комиссии докладывать. Ну ладно, поставил последнюю точку, полюбовался.
— Жалко, — думаю, посмотрит прохожий или какой-никакой китаец и плохо подумает, а ведь и достоинств полно. Вот, к примеру, два месяца назад была жестокая и бескомпромиссная борьба за чистоту. Рэкс так и сказал:
— Как увижу окурок на территории, так сразу его своей рукой и так далее, в общем хоронить будем.
Не совсем было понятно, кого хоронить, но все равно по тону неприятно.
На следующий день окурок был сразу найден Рэксом прямо на ступеньках штаба. Хороший окурок, от 'Явы' с фильтром — такой на солдатской кухне целую луковицу стоит. Сразу тревога — свистать всех наверх, а некоторых вниз, построение полка, парадный взвод с оружием. Короче: четыре сержанта держат простыню, посередине лежит многострадальный окурок, весь полк похоронным шагом (Рэкс впереди) выходит в сопки на 4 км и хоронит усопший окурок под оркестр и выстрелы парадного (он же погребальный) взвода.
Отличные достоинства.
Постоял у 'Прожектора' минут 20, труба пропела — святое, пошел обедать.
Как потом выяснилось, комиссия прибыла через час, и, хотя полполка два дня для их банкета грибы в сопках собирало, дальше 'Прожектора' не пошла: аккуратно сняли и удалились.
Дня через три сидим с ребятами в каптерке, курим — кто анашу, кто так, всякую дрянь. Разговоры ленивые. 'Три П' — Петр Петрович Пунтусов говорит:
— У нас в Барнауле строго. Вот меня под 8 Марта женщины из нашего барака послали за водкой. Я купил две бутылки, еду обратно на автобусе, бутылки в сетке — все видят; а в автобусе один мой знакомый с приятелем, я схожу, они за мной, здоровые черти: 'Петь, дай бутылочку!' Я говорю: 'Не, женщины просили'. Они: 'Мы твоих женщин…' Потом этот приятель хвать у меня сетку, хрясь об землю — одна вкусная вдребезги. Я: 'Вы чего?'. Тут мой знакомый как даст мне в рыло и челюсть сломал.
Мы посочувствовали, как могли, спрашиваем: и все? Так и кончилось?
А Петя встает (он приноровился отруби в столовой забирать и в деревню продавать, наверно, уже пора было отрубя везти) и пошел, зевнул так жизнеутверждающе:
— Ну почему? Ребятам знакомым сказал…
— Ну и как, набили едало-то? Петя потянулся, говорит:
