— В Тиволи[2].
— Вы там часто бываете?
— Да, когда есть деньги. А теперь у меня ни гроша. Хозяйка хотела с меня сегодня получить. Хозяйка так обирает нас, так много требует, что для себя у нас ничего не остаётся. Ты можешь дать мне ещё немного денег?
К счастью, у меня было немного, и я дал ей.
Она взяла деньги, но совершенно равнодушно, не поблагодарив меня; может быть, внутреннее чувство было у неё, и она затаила его. Она попросила меня потребовать ещё бутылку вина. Видимо, она собиралась основательно нагреть меня.
Вино появилось.
Теперь ей захотелось похвастать мной перед другими и пригласить сюда ещё несколько девушек, чтобы угостить их вином. Девушки пришли. На них были короткие, туго накрахмаленные юбки, которые шуршали при каждом движении, у них были обнажённые руки и короткие волосы.
Элина представила меня, — она хорошо помнила моё имя. Она с небрежным видом рассказывала, что я ей дал много денег, что я её добрый старый друг, и что она может попросить у меня столько денег, сколько захочет. Так было всегда. Ведь я человек богатый.
Девушки пили и тоже расшумелись; они говорили ужасно двусмысленные вещи, то та, то другая затягивала какую-нибудь песенку. Элина начинала ревновать, и когда я заговаривал с кем-нибудь из девушек, её тон становился ворчливым и нелюбезным. Но я нарочно обращался к другим девушкам, чтобы сделать Элину разговорчивее, — мне хотелось поглубже заглянуть в её душу. Но это возымело совсем не то действие: она откинула голову назад и сделала вид, точно занята чем-то. Потом она схватила кофточку, оделась и собралась уйти.
— Вы уходите? — спросил я.
Она ничего не ответила, с надменной миной напевая про себя какую-то мелодию, и надела шляпу. Вдруг она открыла дверь в коридор и крикнула:
— Гина!
Это была её мать.
Она пришла, тяжело ступая и шлёпая широкими туфлями. Она постучалась, вошла и остановилась у двери.
— Ведь я говорила тебе — каждый день вытирать пыль с комода! — очень решительно сказала Элина. — Это свинство! Такой уборки чтоб у меня больше не было! И фотографии, те, что сзади, надо тоже вытирать каждый день тряпочкой.
Мать сказала: «да», и хотела выйти. На её лице с впавшими щеками было безчисленное множество морщин. Она покорно слушала дочь и смотрела на неё, чтобы ничего не пропустить.
— Так, пожалуйста, помни об этом, — сказала Элина.
Мать ответила: «ладно», и вышла. Она тихонько, чтобы не наделать шуму, закрыла дверь за собой.
Элина стояла одетая, она повернулась ко мне и сказала:
— Да, теперь самое лучшее, если вы заплатите за вино и уйдёте.
— Благодарим, — сказали девушки и опорожнили свои стаканы.
Я был очень изумлён.
— Я должен заплатить за вино? — сказал я. — Погодите! Мне казалось, я дал вам деньги на вино, но, может быть, у меня ещё найдётся кое-что.
И я полез опять в карман.
Девушки стали смеяться.
— Ах, вот оно, его богатство! Ты ведь, Элина, так много денег получила от него, а теперь он за вино заплатить не в состоянии! Ха-ха-ха!
Тут Элина рассвирепела.
— Убирайтесь вон! — крикнула она. — Не желаю я вас видеть! У него денег куры не клюют. Вот смотрите, что он мне дал!
И она с торжеством бросила на стол кредитки и серебряные монеты.
— Видите — он за вино заплатил и за меня заплатил. Вы никогда не видали столько денег сразу! Я могу хозяйке за два месяца отдать, поняли? Я только для того сказала это, чтобы позлить его немного, подразнить. А теперь убирайтесь!
Девушкам пришлось уйти.
Элина же резко и нервно рассмеялась, когда за ними закрылась дверь.
— Мне действительно не хотелось, чтобы они были здесь, — сказала она извиняющимся тоном. — В сущности, скучные девки, и я с ними не веду компании. А ты не нашёл их скучными?
— Нет, не нашёл, — ответил я, желая ещё больше пристыдить её. — Они отвечают, когда их спрашивают, рассказывают то, что я хотел от них узнать. Славные девушки.
— Ну, так ты тоже можешь убираться! — крикнула Элина. — Иди к ним, коли есть охота! Я тебя не удерживаю.
Для верности она опять спрятала у себя деньги, которые раньше бросила на стол.
— Мне хотелось ещё кое о чём у вас спросить, — сказал я. — Если бы вы только заставили себя посидеть спокойно и выслушать меня.
— Меня спросить о чём-то? — ответила она насмешливо. — Мне до тебя дела нет. Ты, верно, опять про Ганну начнёшь. Эта болтовня про Ганну мне прямо опротивела. На эти вещи не проживёшь.
— А вы разве не хотели бы бросить эту жизнь? — спросил я.
Она сделала вид, точно не слышит меня, стала снова рыться и прибирать в комнате и при этом насвистывала, чтобы приободриться.
— Бросить эту жизнь? — сказала она и вдруг остановилась предо мною. — Зачем? Куда я пойду? Кто меня возьмёт замуж? Кто захочет иметь такую, как я? А служить я не могу.
— Вы бы могли попробовать уехать куда-нибудь и начать честную жизнь.
— Ерунда! Ерунда! Брось об этом. Ты что, миссионером стал, что ли? Для чего мне уезжать отсюда? Мне здесь хорошо, меня никто не трогает. Знаешь что? Закажи-ка ещё бутылку вина! Но уже для нас двоих только. Другим не давать… Гина, — крикнула она в дверь.
Она заказала вина, пила и становилась всё менее привлекательной. Разумного ответа от неё нельзя было добиться. Она без конца напевала про себя отрывки площадных песен, сидела и о чём-то думала. Потом опять пила, и её манеры становились прямо отвратительными. Несколько раз у неё снова являлось желание сесть ко мне на колени, она высовывала язык и говорила: «смотри-ка!».
Наконец она прямо спросила.
— Ты остаешься на ночь?
— Нет, — ответил я.
— Ну, так я пойду, — сказала она.
Рассказчик умолк.
— Ну? — спросил я.
— Что бы вы сделали, если б вам предстоял такой выбор? Вы бы остались или ушли? Вот в чём, понимаете ли вы, вопрос. Знаете, на что я решился?
Он посмотрел на меня.
— Я остался, — сказал он.
— Вы остались? — спросил я, зевая. — На всю ночь? У этой девушки?
— Я — жалкий человек, — сказал он.
— Но, Боже мой, о чём вы тогда думали? Вы были пьяны?
— Да, и пьян тоже. Напоследок. Но прежде всего я — такой же ничтожный и отвратительный человек, как и все, вот в чём суть. Это была девушка, историю которой я знал. И мне доставляло такое наслаждение снять с себя узду. Вы можете это понять? Ну, вот я и остался. И в какое море необузданности мы погрузились!..
Гнусный циник покачал головой сам на себя.
