— Раздавать. Когда Зевс раздавал кусочки земли, одного из богов не было…
— Он куда-то ушел? — зевнула Луиза.
— Он уехал на сверкающей колеснице, чтобы светить миру.
— Чем?
— Он был бог солнца — Аполлон. Это он дал миру солнце. А когда Аполлон вернулся, то узнал, что ни одного кусочка земли ему не осталось, и очень расстроился…
— А какой бог взял его кусочек? — спросил Дэвид, и Тони тихонько вздохнула.
— Если ты хочешь услышать до конца, не перебивай, — сказал Дарес. — Если бы я тебе рассказывал, то уже давно перестал бы.
Тони повернула голову, благодарно улыбнулась ему продолжила рассказ:
— Зевс очень пожалел о своей ошибке. Он три раза стукнул о землю своим жезлом и тогда, как по волшебству, из моря вышла прекрасная нимфа. Это была Родос, а ее отец был богом моря. Когда Аполлон увидел ее, то сразу влюбился и подарил ей свое золотое сияние и одел ее в одежду из прекрасных цветов, запах которых доносился до всех островов Греции. Они поженились и долго и счастливо жили.
Последовало недолгое молчание, потом Робби спросил:
— А где Родос сейчас?
— Подумай, — вмешался Дарес, и через мгновение глаза Робби заблестели.
— Этот остров и был нимфой?
— Правильно. И поэтому остров называется Родос.
Солнце здесь светит почти весь год и повсюду растут цветы.
Он говорил мягким, гордым голосом. Тони поймала его взгляд, и странное чувство овладело ею. Это был совсем другой человек, когда разговаривал с двумя взволнованными мальчиками. Его лицо выглядело по-мальчишески оживленным, так, как будто он сам получил удовольствие от этого рассказа. Тони решила, что хотя как муж он оставлял желать лучшего, но как отец был бы самым замечательным.
Обед носил официальный характер, и за несколько дней до него Тони рисовала в уме картину: своего мужа, стоящего там и с недоверием смотрящего на нее, появившуюся перед его состоятельными и влиятельными гостями в красном вельветовом платье со свисающими с воротника блестками. Ее волосы чистые, но не уложенные, торчат во все стороны, а на лице нет и следа косметики. Да, она хотела сделать именно так, и если Дарес сделает хоть малейшее замечание, она укоризненно посмотрит на него и скажет так, чтобы услышали все.
— Да, Дарес, это все, что у меня есть. Ты не даешь мне денег даже на парикмахерскую.
Платье принадлежало ее матери. Как-то Тони, вооружившись иглой, хотела превратить его в юбку. Но платье так и пролежало в ее чемодане год, а когда Тони достала его и хотела погладить, то обнаружила, что складки не разглаживаются. Однако теперь она не собиралась удалять складки. Даже вертясь перед зеркалом, она упрямо сжимала губы и гнала от себя мысли переодеться во что-нибудь другое, более подходящее к случаю.
Но Дарес опять помешал ее планам. За полчаса до того, как должны были появиться гости, Тони услышала Дареса в его комнате. Он уже оделся и спускался вниз, но, очевидно, что-то забыл. Она подождала, когда он продолжит спускаться, но вместо этого он постучал в дверь и спросил, может ли он войти.
— Я… э… нет.
— Ты еще не одета? — резко спросил он. — Тогда накинь что-нибудь и выйди.
— Что случилось?
— Ты оделась?
— Секунду, — она схватила халат и быстро накинула поверх платья. Потом открыла дверь. — Что-то случилось?
— Эта чертова запонка. Не могу застегнуть, — он протянул руку.
Тони увидела, что запонка сломалась, но, немного повозившись, ей удалось закрепить ее.
— У тебя нет других? — поинтересовалась она, глядя на запонку.
Она была золотая с бриллиантом в центре.
— Подобных нет… — он замер, смотря на нее в немом удивлении.
Казалось, он только сейчас заметил ее неуложенные волосы, но глаза его замерли на платье из красного вельвета, которое показалось, когда распахнулся халат.
— Что это за идея? — осторожно поинтересовался он. Глаза его сузились.
Пытаясь быть храброй, Тони пожала плечами и запахнула халат.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Вот это платье.
Он стоял, возвышаясь над ней, безукоризненный, от великолепных кожаных туфель до белоснежной сорочки.
— Объясни, — сказал он и быстро дернул за полы ее халата, распахивая его и снова оглядывая платье. — Как ты это называешь?
Она нервно сглотнула, все еще пытаясь быть решительной, хотя сама трепетала.
— Ты возражаешь против него? — сказала Тони и провела руками по платью. Несколько блесток остались у нее в руках.
Он подошел ближе, глаза его недобро блестели.
— Объясни, — резко повторил он.
— Разве это необходимо? Мне больше нечего одеть.
В три шага он подлетел к дверцам ее шкафа, рывком распахнул их и обнаружил ряд платьев, висевших там.
— Одень это, — приказал он, бросая на кровать белое вечернее платье для коктейля. — И сделай что-нибудь с волосами, а то ты похожа на торговку.
Волна возмущения нахлынула на нее, зеленые глаза потемнели от ненависти.
— Я ничего не сделаю с волосами и не буду переодеваться.
— Богом клянусь, ты сделаешь и то, и другое! — его губы превратились в тонкую ниточку. Он быстро подошел к ней и дернул за халат так, что тот опять распахнулся.
— Ну, ты снимешь это тряпье или это придется сделать мне?
Она затрепетала еще сильнее, ее решимость пропала.
Она была готова расплакаться от досады. Ну почему судьба всегда поворачивается в его пользу.
— Я не хочу идти вниз, — пролепетала она белыми губами. — Ты можешь извиниться за меня. Сказать, что я заболела или еще что-нибудь.
Не обращая внимания на ее слова, он указал на маленькие серебряные часы на столике у кровати:
— У тебя двадцать минут. За это время приведи себя в порядок, или ты пожалеешь.
— Я… я не смогу ничего с-с-сделать с-с в-волосами, — начала она, запинаясь, но он прервал ее.
— Сейчас сюда придет Мария, она часто причесывала волосы Джулии.
Он быстро пошел к двери, но на пороге обернулся:
— Будь внизу через двадцать минут… и будь любезна выглядеть так, как должна выглядеть моя жена.
Она всплеснула руками и воскликнула:
— Да как я могу… через двадцать минут?
— Не сделаешь, получишь по заслугам, — грозно предупредил он и оставил ее одну, всем сердцем сожалеющую, что не подумала дважды, прежде чем сделать эту попытку унизить его.
Двадцать минут спустя она спустилась в холл и ее представили первым гостям — богатым грекам и их женам.
Женщины были похожи на мать Дареса, слегка цивилизованные, но им до настоящей раскованности западных женщин было еще очень далеко.
— Ваша жена очаровательна, — услышала Тони голос одного из мужчин, говоривших по- гречески.
— И красива, — заметил другой. Его глаза исследовали каждую линию ее тела, но лицо сохраняло
