«население» ГУЛАГа внесло основной вклад в освоение новых районов, ресурсы которых могли бы эксплуатироваться вольной наемной рабочей силой, как это делается в настоящее время, правда, с очень большими экономическими затратами.
В 1948 г. были созданы лагеря «специального режима», в которых в очень тяжелых условиях содержались лица, осужденные за «антисоветские» или «контрреволюционные акты». У этих людей не оставалось никаких иллюзий относительно системы. Они, как правило, прошли военную службу, умели обращаться с оружием и имели совершенно другой жизненный опыт и мировосприятие по сравнению с «врагами народа» 30–х гг. — интеллигентами, партийными функционерами и хозяйственниками, убежденными в том, что их арест — результат ужасного недоразумения. Способные сопротивляться давлению «уголовников», которые при попустительстве администрации всегда терроризировали «политических», эти «новые заключенные» превратили некоторые «спецлагеря» в настоящие очаги восстания и политического сопротивления. Именно 1948 — 1954 гг. были отмечены несколькими восстаниями заключенных. Самые известные из них произошли в Печоре (1948 г.), Салехарде (1950 г.), Кингире (1952 г.), Экибастузе (1952 г.), Воркуте (1953 г.) и Норильске (1953 г.). Брожение в лагерях, особенно «специальных», достигло очень высокого уровня после смерти Сталина и отстранения Берии, то есть весной и летом 1953 г. и в 1954 г. Возглавленное, как и большинство предыдущих мятежей, бывшими военными, это движение приняло открыто политический характер.
Восстания заключенных дали основание отдельным авторам (прежде всего К. Лефору) утверждать, что «население» ГУЛАГа составляло некий «социальный класс», особенно эксплуатируемый и притесняемый правящим классом. Для Солженицына ГУЛАГ являлся территорией особой «зековской нации» со своей собственной культурой, своими кодексами и законами, языком, обществом, структурированным в рабочие бригады, для которых назначалась коллективная норма выработки и где применялись принципы коллективной ответственности; обществом, разделенным на «политических» и «уголовников», со сложной иерархией надзирателей, зеков, произведенных в мастера, «сачков», которым удалось, благодаря тому, что они владели какой?либо редкой и нужной специальностью, добиться от администрации освобождения от общих работ, всесильных блатных («воров» на лагерном жаргоне), помыкавших люмпен–пролетариатом, «внутренних рабов», зачастую превращенных в пассивных гомосексуалистов.
Существование этой параллельной «нации» не было только результатом репрессивной политики, проводившейся в отношении отдельных лиц и групп, подозреваемых в политической оппозиционности. Оно отражало общую криминализацию социального поведения. Вопреки солженицынскому образу ГУЛАГа, символом которого является интеллигент–диссидент, «политические» составляли меньшинство лагерного населения. В то же время большинство заключенных все же не были «уголовниками» в обычном понимании этого слова. Чаще всего в лагеря попадали обычные люди за нарушение одного из бесчисленных репрессивных законов. Цель законодательства состояла в том, чтобы заставить работать и дисциплинировать массы, не горевшие желанием участвовать в продлении функционирования системы и ее воспроизводстве.
III. СССР В ПОСЛЕВОЕННЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ
Международное положение СССР после войны, в которой он победил ценой больших потерь, было в высшей степени парадоксальным. Страна была разорена. В то же время ее лидеры имели законное право претендовать на видную роль в жизни мирового сообщества. Бесспорно, на Советский Союз тогда работал своеобразный «эффект Сталинграда» как в общественном сознании, так и среди элиты стран–союзников. Но все же соотношение сил было для СССР едва ли не худшим за все время его существования. Да, он извлекал выгоду из оккупации обширнейшей территории большей части Европы, и его армия занимала по численности первое место в мире. В то же время в области военной технологии и США, и Великобритания далеко обогнали СССР, промышленный потенциал которого в западных регионах к тому же понес огромные потери.
Таким образом, налицо было острое противоречие между видимой ситуацией и реальным раскладом сил. Советские руководители ясно осознавали это положение, что заставляло их испытывать сильное чувство уязвимости, но в то же время они считали, что СССР стал одной из великих держав. Тем самым включение Советского Союза в международную сферу характеризовалось большой нестабильностью. В этой ситуации были возможны два подхода: первый предполагал усилия по сохранению «большого альянса», созданного в годы войны, и получение передышки для реконструкции и развития экономики; второй делал эквивалент военного противовеса из приобретения «залогов безопасности» посредством расширения сферы советского влияния. Эти два взаимоисключающие подхода, предполагавшие противоположные восприятия «других», отражались в позициях, дискутирующихся в партийном руководстве. Первый, защищавшийся в 1945 г. группой Жданова — Вознесенского, исходил из традиционного тезиса о неизбежности развития в мирное время «межимпериалистических противоречий», прежде всего между Великобританией и США, которые позволили бы СССР вести, как и в довоенные годы, изощренную дипломатическую игру в многополюсном мире и препятствовать образованию «единого империалистического фронта». Второй подход, поддерживаемый Маленковым и Сталиным, исходил из предположений о неминуемом кризисе, который сметет капиталистическую систему, но отодвигал его приход в отдаленное будущее, признавал существование возможности урегулирования отношений в двухполюсном мире между социалистическим лагерем во главе с СССР и империалистическим лагерем во главе с США и подчеркивал опасность скорой конфронтации между ними.
Из?за некоторой пассивности западных держав второй подход, непосредственно выражавшийся в политике приобретения «залогов безопасности», возобладал в первые месяцы, последовавшие за Ялтинской конференцией, — вероятно, при личном содействии Сталина, полностью поддерживавшего концепцию зон влияния, ободренного успехами в Польше, Румынии и Чехословакии и желавшего добиться окончательного признания СССР в качестве сверхдержавы.
В условиях все более поляризующегося мира эта политика привела в последующие годы к образованию блоков, конфронтации, в первую очередь вокруг немецкого вопроса, и настоящей войне в Корее. После спорадических столкновений 1945—1946 гг. «холодная война» вошла в свою активную фазу летом 1947 г., когда мир раскололся на два антагонистических блока. Впрочем, усиление напряженности всегда умело дозировалось и с одной, и с другой стороны в зависимости от того, как каждый лагерь видел свою сферу влияния и оценивал свою волю к сопротивлению. Так, СССР проявлял большую осторожность и даже робость (Сталин признает это через несколько лет) в своей политике по отношению к китайским коммунистам в 1945—1948 гг., полагая, что американцы рассматривают этот регион как часть своей сферы влияния. Натолкнувшись на твердую позицию США и Англии, он отказался от своих претензий на Иран и Турцию. Напротив, поняв буквально заявление Рузвельта в Ялте о том, что американские войска в течение двух лет будут выведены из Европы, Советский Союз пошел на риск в Берлине и проявил непоколебимую решимость строго контролировать, чего бы это ни стоило, режимы, которые он создал на своих восточноевропейских рубежах.
Вскоре после Ялтинской конференции Запад был поставлен советской стороной перед несколькими свершившимися фактами: в Польше «поляки из Лондона» получили в «коалиционном правительстве» лишь второстепенные министерские портфели; предусмотренные же решениями конференции выборы проведены не были. В Румынии король Михай был вынужден создать правительство, в котором доминировали коммунисты. В Чехословакии Бенешу, после его визита в марте 1945 г. в Москву, пришлось включить в правительство несколько коммунистов.
На состоявшейся 17 июля — 2 августа 1945 г. Потсдамской конференции западные участники уступили совместному давлению СССР и Польши и согласились, что польско–германская граница пройдет по линии Одер — Нейсе. Вопрос о репарациях был также решен в пользу СССР, который получил право вывозить не только все, что пожелает, из своей оккупационной зоны, но и забрать четверть оборудования в западных зонах. США и Великобритания с удивлением обнаружили появление новых советских требований:
