— Попалась, детка! — проклацал он челюстями и поволок Курочкину в кабинет директора.
А в кабинете сидели Купоросов и Нестерова; оба — с зелеными лицами.
— Что, крошка — хочешь отдать мне свое сердце? — В руке директора появилась старинная бритва с перламутровой ручкой. — Сейчас я вырежу его из твоей груди.
— Ой, мамочка, — в испуге пискнула Рита.
— Ой, мамочка, — передразнил ее Купоросов. И деловито раскрыл бритву.
Нестерова ободряюще потрепала Курочкину по щеке.
— Не бойся, Ритуля, это не больно. Умереть гораздо легче, чем родиться. Уж я-то знаю.
Рука у Нестеровой была холодная-прехолодная. Как у мертвеца. И Рита вдруг отчетливо поняла, что Екатерина Васильевна и есть мертвец. И Купоросов — мертвец. Недаром же у них лица зеленые. И еще Рита поняла: если она сейчас от них не убежит, то тоже станет мертвецом.
Собрав в кулак остатки своей смелости, Курочкина, резко развернувшись, врезала этим кулаком скелету по ребрам. Скелет грохнулся на пол и рассыпался. Перепрыгнув через груду костей, девочка пустилась наутек.
— Ха-ха-ха, — захохотал директор. — Далеко не убежишь!
И действительно — далеко Рита не убежала. Не успела она выскочить из кабинета, как дорогу ей преградил все тот же Купоросов.
— Отдай свое сердце! — прорычал он.
Оттолкнув его, Курочкина понеслась дальше. Но теперь на ее пути возникла Нестерова.
— Отдай свое сердце! — прошипела учительница.
Рита попятилась и наткнулась спиной на стену. Справа и слева от нее тоже появились стены.
Мертвецы подошли вплотную к парализованной страхом девочке.
— Музыка! — громко провозгласил директор.
В ту же секунду на всю школу грянул похоронный марш:
ПАМ-ПАМ-ПАРАМ-ПАМ-ПАРАМ-ПАРАМ-ПАРАМ…
Когтистые пальцы Купоросова обхватили тоненькую шею Курочкиной. И…
Глава II
ДЕВОЧКА-ВИДЕНИЕ
Наконец Генка Самокатов проснулся. «Ни фига себе, — первым делом подумал он. — Ну и бредятина…» Мало того, что ему приснилось, будто он — девчонка, его еще угораздило во сне влюбиться в директора школы. Наяву Генка к Купоросову никаких особых чувств не испытывал. Директор как директор… А вот Нестерова Генке не нравилась. Вечно она была одета во все черное, словно только что вернулась с похорон или собирается на похороны.
Зато уж кто Генке нравился, так это Рита Курочкина. До встречи с ней отношения с девчонками у Самокатова складывались не лучшим образом. Точнее сказать, никак не складывались. Не то что у его друга и одноклассника Макса Горохова. Послушать Макса, так ему девчонки буквально проходу не давали. Чуть ли не каждый день приставали. Генка даже для интереса подсчитал, сколько девчонок (по словам Горохова) к нему пристало с начала года. Получилась офигенная цифра — шестьдесят пять!
А у Самокатова вообще девчонок не было. И не потому, что он был такой уж лопух. Просто ни к одной девчонке его по-настоящему не тянуло. Ни в школе, ни на улице… И так продолжалось до тех пор, пока в 7 -м «Б» не появилась Рита. И Генка понял: пришла его первая любовь. С тех пор Самокатов только и думал что о Курочкиной. А в один прекрасный день набрался смелости и пригласил ее в кино. В самый обалденный кинотеатр Питера — «Кристалл-Палас». Цены там, кстати говоря, тоже были обалденные. Но Генку это не смущало. Родители, улетев отдыхать на Кипр, оставили ему кучу денег.
После кино Самокатов намеревался повести Курочкину к себе домой — послушать классные компакты. Впрочем, музыка — это так, для отвода глаз. На самом деле Генке хотелось поцеловать Риту. А чего откладывать? Крупный специалист в этих делах — Макс Горохов — говорил, что девчонки любят целоваться. И могут обидеться, если ты тянешь с поцелуями.
«Когда ты целуешь девчонку — это круто, — рассуждал Горохов. — А когда она тебя целует — это еще круче».
Самокатову приходилось верить другу на слово. Сам Генка еще ни разу в жизни не целовался. Нет, с родственниками-то он, конечно, целовался, и не раз. А вот поцеловать чужого человека, да к тому же девчонку — такого в Генкиной жизни пока что не бывало. И вот сегодня это должно было случиться.
Поразмышляв, Самокатов отправился на кухню. Завтракать. Готовить ему было в лом, поэтому каждое утро он делал яичницу и ел ее прямо со сковородки, чтоб тарелку не мыть. А на обед покупал большущий пакет чипсов и бутылку кока-колы. Придя из школы, Генка врубал телик и смотрел клипы, попивая колу и хрустя чипсами. Оказалось, что жить без родителей очень даже кайфово. Никто тебя не напрягает, типа: вынеси мусор, вымой руки, сделай уроки… Впрочем, уроки Самокатов делал. Отец обещал купить ему видеокамеру, если Генка закончит седьмой класс без троек.
Слопав яичницу, Самокатов потопал в школу. И в вестибюле столкнулся с директором.
— Здрасьте, Агафон Евлампиевич, — поздоровался с ним Генка.
— Здравствуй, здравствуй, — ответил Купоросов, пристально поглядев на Самокатова.
Генка тут же вспомнил свой сон, в котором директор-мертвец душил его когтистыми пальцами. Вообще странный, конечно, сон. Словно и не сон вовсе. У Генки утром даже шея побаливала, будто его и впрямь душили. А умываясь перед зеркалом, он обнаружил на шее несколько свежих царапин, хотя с вечера никаких царапин не было.
«Да, странный сон», — вновь подумал Самокатов, подходя к кабинету физики, где по расписанию должен был быть первый урок.
Здесь уже стоял его лучший друг Макс Горохов.
— Привет, Горох, — сказал ему Генка.
— Здорово, Самокат.
— Как делишки?
— В порядке. Вчера ко мне сразу четыре девчонки клеились. Зацени.
— Супер, — «заценил» Самокатов. — А мне сегодня такой отпадный сон приснился. Не сон, а сплошная чернуха. Вначале я превратился в девчонку… Круто, да?
— Круто, — согласился Горохов.
— Да не просто в девчонку, — продолжал Генка, — а в Курочкину. А затем…
— В какую Курочкину? — перебил Макс.
— Ну, в Ритку Курочкину.
— Что еще за Ритка?
Генка усмехнулся.
— Хорош, Горох, лопуха из себя строить. Как будто ты Курочкину не знаешь.
— Не знаю.
Горохов явно прикалывался.
— Кончай прикалываться, Горох.
— Да кто прикалывается? Я вообще не врубаюсь, о ком ты говоришь.
— О Рите Курочкиной, — раздельно произнес Самокатов. — Из нашего класса.
— Нет у нас в классе никакой Курочкиной.
— Нет? А кто за первым столом сидит?
— Баринова.
— Правильно. А рядом с Бариновой кто?
— Никто.
Генка начал заводиться.
— Горох, я тебя сейчас в луже утоплю!
— Да отвали ты, Самокат. Сказано тебе — с Бариновой никто не сидит.
