— Ведьма эта! Я ее за жену строителя принял. Вела себя так … Спокойно, по-хозяйски.
— Этого строителя? — следователь достал из папки еще одну фотографию.
— Этого.
— Коротков Валерий Геннадьевич скончался вследствие ДТП неделю назад, — скучным голосом произнес следователь. В день смерти монаха и вашего заточения в эти стены. — Он усмехнулся. — Что вы думаете по этому поводу?
— Вы следователь — вам и думать. Все что знал, я рассказал. Могу помочь составить фоторобот той суки, которая в особняке была.
— А какой смысл? Предъявлять ей нечего. Был несчастный случай и самоубийство, — утвердительно, сверля Шувалова взглядом, произнес следователь. — Свидетель из вас теперь никакой. Сами понимаете. Он поднялся и направился к двери.
— Стой! Как это случилось? — окрикнул мента Матвей.
Следователь удивленно обернулся.
— Ну, авария. Как деловар умер?
— Врезался на скорости в столб. Подушка безопасности не сработала. Вот тебе и «Мерседес». Умер на месте.
— В столб, — озадачено повторил Матвей.
— А жена после похорон уехала на свою виллу в Черногорию. Единственная наследница, между прочим. — Следователь усмехнулся и закрыл за собой дверь.
На следующий день пришла девушка Матвея. Светочка. Она с испугом смотрела на зарешеченные окна, на казенную обстановку общей столовой, в которой встречались больные с родственниками. Морщила носик от запахов и вздрагивала при каждом крике, доносившемся из палат. Смотрела на неряшливых больных и на лице ее читалось отвращение. Матвей хотел ее поцеловать, но Светочка отпрянула, как от ВИЧ-инфицированного. Матвей психанул и громко, с яростью ее обматерил. Больше Светочка не приходила. Как и друзья. За два месяца заключения — ни один не проведал Матвея. Наверное, у него никогда и не было друзей.
Если бы не книги, Матвей никогда бы не вышел из больницы. Он читал запоем все, что приносили ему санитары. Пожелтевшие, пыльные стопки старых журналов и разваливающиеся тома классиков девятнадцатого, начала двадцатого века спасали его избитое сознание от бездны сумасшествия. Голоса не умолкали ни на минуту. Извращенные издевательства не могли зародиться в разуме человека или какого- либо социального существа. Это были голоса тварей. К воплям в мозгу Матвея добавилась боль, возникающая во всех органах и частях тела попеременно. Твари вспоминали все грехи Матвея. С самого раннего детства и по сегодняшний день. Они заставляли парня снова и снова переживать все страхи и неприятные моменты жизни. Твари знали о Матвее все. Даже то, что он сам давно забыл. Видения были настолько реальны, что Матвей покрывался холодным потом и долго не мог успокоить бешено рвущееся из груди сердце. Не известно, сколько кругов ада прошел Матвей. Он думал, что если ему устроили такое Чистилище, значит скоро он должен умереть. Матвей часто думал о самом эффективном способе самоубийства. Он не мог заснуть неделями, не помогали самые сильные снотворные, от которых на утро сводило колючими судорогами все мышцы.
Сначала читать не получалось. Болели глаза, сливались строчки. Голоса искажали смысл прочитанного. Превращали трагедии книжных героев в безумный фарс. Но постепенно упорство, с которым Матвей пытался удержать смысл прочитанного в сознании, возвращаясь по пять, шесть, семь раз к началу строки, начало приносить результаты. Твари стали делать перерывы. И беспрерывный хаос в голове Матвея уступал место событиям, развивающимся на страницах книг.
Главврача отделения Шувалов видел один раз в неделю, когда тот делал общий обход палат со свитой медсестер и молодой девушки-психотерапевта. Врач подходил к больному, спрашивал о самочувствии в том случае, если пациент мог связно говорить, и выписывал таблетки, либо внутримышечные инъекции. Вот и все лечение. Матвей всегда говорил, что чувствует себя хорошо, вел себя тихо и спокойно, огромным усилием воли удерживая контроль над телом и сознанием. Он спрашивал, когда его выпишут. Главврач мягко съезжал с темы разговора, обещая через пару недель созвать консилиум врачей и решить вопрос о выписке. Он говорил: «Я же знаю, что вы слышите голоса, видите образы. В таком состоянии я не могу вас отправить на улицу, тем более у вас нет родственников, которые могут вас поддержать». Прошел месяц. Консилиум собираться не спешил. Когда Матвей узнал, что сосед по койке лежит в больнице четырнадцать лет, а вел себя Гриша рассудительнее многих, кого Матвей знал на свободе, терпение Матвея лопнуло. Главврач в этот день отсутствовал в отделении и не известно, кому от этого повезло больше — психотерапевту или Шувалову.
Дни в больнице были сиамскими близнецами. Каждое утро — общая получасовая прогулка в маленьком каменном мешке с открытым синим небом. Потом завтрак: пресная каша, два кусочка черного хлеба и прозрачный чай или водянистый компот. То же самое на обед и на ужин. Каждый день. Остальное время проводилось в провонявшей потом и фекалиями палате с зарешеченными окнами. В больнице Шувалов второй раз прочитал Новый завет. И был удивлен, узнав, что Иисус проклинал целые города со всем их населением в придачу. Каждый раз Библия читалась по-новому, открывая ранее не замеченные истины. Чем дольше Матвей изучал откровения апостолов, тем больше ему становилось противно. Чего только стоило выражение Исуса: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели меня, не достоин Меня; Кто не со Мною, тот против меня». Матвей не понимал, как люди могут такому поклоняться? Скорее всего, верующие никогда Библию не читали. Разнообразие в тоскливо текущие дни вносили небольшие драки и новоприбывшие пациенты. Буйные, рвущиеся на волю или заторможенные с пустыми глазами, с мрачными безнадежными лицами неудавшиеся самоубийцы — все они были жертвами тварей. Матвей это знал точно. Все они слышали голоса.
В перерывах между чтением, Матвей пил чифир с узником Гришей (стаж 14 лет) и другими более- менее адекватными пациентами. Играл на лычки в карты, с косящими от зоны уголовниками. Во время игры Матвей начал замечать за собой, что может угадывать, какие карты у его противников. Знал, о чем скажет человек прежде, чем тот откроет рот. И отвечал посередине заданного вопроса, чем очень злил уголовников. У Матвея развилось звериное чутье и реакция. Он спокойно переступал незаметные, поставленные из-под тишка подножки. Легко уходил от летящих в него со спины предметов. Но до открытых конфликтов дело не доходило. Шувалов за два месяца больничной диеты сильно похудел, но ощущал в себе огромную силу. Ему казалось, что его конечности превратились в стальные, гибкие рычаги. Матвей за две секунды скрутил стокилограммового здоровяка, который раскидал санитаров и методично ломал стену своей головой. Матвей понимал, что все эти метаморфозы связаны с изменением его сознания, вызванным голодом, недосыпанием и постоянными массированными атаками голосов. Что-то необратимо изменилось внутри него. Матвей стал другим.
Водка заканчивалась, как, впрочем, и деньги, оставшиеся после продажи квартиры в центре. Матвей переехал в более дешевую однокомнатную. Старый район с дряхлыми дореволюционными домами, грязные серые улицы и такие же унылые прохожие больше гармонировали с настроением Матвея. Он выпил, закусил кислым огурцом и задумался о том, что сначала продать, видеоплейер или музыкальный центр. Когда затрезвонил мобильный телефон, Матвей сразу не сообразил, откуда взялся этот противный звук. Потом долго искал трубку — ему давно никто не звонил.
— Да, — прохрипел Матвей.
— Здравствуйте, меня зовут Вячеслав Иванович, — врезался в пьяную идиллию Шувалова твердый голос, — я хотел бы с вами встретиться и обсудить некоторые вопросы. Мне дал ваш номер бывший руководитель агентства по аномальным явлениям Павел Иванович.
«Вот расплодилось этих ивановичей, — прозвучал недовольный Голос в голове Матвея, — житья от них нет. Сбей с него бутылку».
— Вы знаете, где я живу? — спросил Матвей.
— Знаю.
