синие, как небо над Пенсильванией, а не мутные от настойки белладонны и не разноцветные… Если еще мгновенье назад Красавчик решил было, что старая стерва Марго опять воспользовалась Малышом для своих сучьих целей, то теперь никаких сомнений не оставалось.
Перед Красавчиком стоял подлинный Малыш Стиви, маленький его братишка. Потеряшка- дурачок.
—?Малыш! Как же я рад… Как рад я тебя видеть! Где ты застрял? Как выкарабкался из лап этой заплесневелой карги? Хотя, что я спрашиваю — ты же Баркер! Но почему ты меня не отыскал? Тьфу! Да ты и не мог найти… я бы и сам себя не нашел в этой дыре! Тебе помощь нужна? Черт! Что я несу? Ты же сам только что сказал, что тебе нужна помощь! Но дай же я тебя сперва обниму! Я ведь беспокоился за тебя, сопливая твоя рожа! А ты тут! Ну, надо же… Наш дурашка Стиви жив, здоров, к тому же влюбился! С ума сойти! Ма так точно сойдет с ума!
Красавчик неуклюже облапил брата, все еще продолжая приговаривать вслух, что вот ведь удивительные дела — Малыш взял и втрескался в турчанку. Он сильно разволновался, может, поэтому не насторожился оттого, что Малыш не спешит с ответными излияниями братской любви.
—?Сэр! Погодите же! Да стойте же! Выслушайте меня — я не Стиви! То есть… Меня зовут Стивен, но я не ваш брат. Ваш младший брат мертв. Стул… или, возможно, виселица — не знаю, что там предусмотрено законом штата, где его приговорили. Мне жаль, сэр! Но я — не Стиви!
—?Какая виселица, какой стул, какой к ушам собачьим сэр? Ты что порешь? — «баркеровские» золотистые брови недоуменно сошлись к переносице.
—?Когда вы последний раз видели своего младшего брата — Стивена Баркера, сэр? Я имею в виду, до нашей с вами встречи на «Аквитании», — Малыш, то есть тот, кого Красавчик все еще считал Малышом, ждал ответа, нетерпеливо покусывая верхнюю губу — очень по-баркеровски, между прочим. Даже как-то слишком «по-баркеровски», если поразмыслить.
«В девятьсот третьем. Или чуть позже. В старой норе Ма под Арканзасом. Малыш тогда еще пешком под стол ходил. Смешной такой, смышленый мальчонка… Мы еще с ним котят малевали угольком. Пароходики. А больше и не видел — как убрался в Чикаго, так и не довелось встретиться с братишкой. Узнавал про него все больше от Ма, ребят, ну, и по слухам».
Нет! Ничего этого Генри не произнес вслух. Всего лишь крепко подумал про себя, свел друг с дружкой кой-какие нескладухи, еще раз прокрутил в голове все события, начиная с появления Печатки, и заканчивая пресловутым ужином в Восточном Экспрессе. Затем заставил себя посмотреть на стоящего напротив мальчишку не глазами старшего брата, но хладнокровного наблюдателя. И вдруг прозрел, все понял и заржал вслух сам над собой. Ржал вкусно, раскатисто и искренне, как будто ему только что показали отличную комедию. Как будто вовсе не было ему бесконечно горько за настоящего маленького Стиви, за себя, получившегося в этой истории круглым болваном, а главное, за то, что взяли его тепленьким, поймали на братскую бескорыстную любовь, как на живца…
Мальчишка ждал, пока Генри прекратит хохотать, но тот все никак не мог успокоиться. Нет! Ну, надо же, как его облапошили масоны! Подсунули парнишку, подобрали ведь где-то до чертиков похожего на него самого, да еще и так ловко натаскали! Генри перебирал в памяти мелочи, которые казались ему прежде такими искренними, уморительными и для деревенского паренька такими подходящими. Вспомнил Красавчик то, как старательно строил из себя мальчишка увальня и неумеху, как радовался парижским обновкам, и как неуклюже щурился, изображая близорукость. Как таращился на иностранцев в поезде — «ах, Генри, итальянцы… ох, Генри, французы» — ну, точь в точь олух Джонни из баек про красношеих канзасских фермеров. До Красавчика внезапно дошло, что пацан вовсю переигрывал, а он весь этот дешевый харч лопал без подливы. А все потому, что хотел лопать! Хотел, чтобы хотя бы в тридцать с гаком годиков случилась у него хоть какая-то семья.
Красавчик скрипнул зубами, пораженный догадкой — а ведь только старый скунс Соломон Шмуц догадывался, на что может пойти Генри ради младшего братишки.
—?Выходит, мертвый Малыш-то? Жертва, выходит, правосудия? Вон оно как, — смех резко оборвался. Теперь Генри говорил так, словно гладил против шерсти собственную ярость. Медленно и через силу. — Ну и кто ж такой тогда будешь у нас ты? Отвечай, масонская гнида! Раз ты сюда явился, значит, без меня тебе никак… Значит, готов все свои секреты раскрыть, как на духу… Ну? Валяй! Исповедуйся, сучонок!
Мальчишка даже не дернул подбородком, когда Генри приставил к его горлу острие клинка, как будто был к такому развитию событий готов. Впрочем, почему это «как будто»? Что еще мог он ожидать от человека, который только что узнал, что он вовсе не козырь, а разменная карта в руках игрока.
—?Меня зовут Стивен, сэр. Правда, не Баркер, но это не имеет значения. Я… Я должен был за вами следить, вас контролировать, направлять, а потом… Когда все закончится… Вас устранить, сэр.
—?Значит, кокнуть собирался? Ну! Жми дальше, а то у меня руки чешутся выпустить тебе юшку, — Красавчик пощекотал кончиком стилета совершенно «баркеровский» кадык Лже-Стиви. Крошечная капля крови выступила на шее юноши. Тот побледнел, но тут же справился с собой и продолжил.
—?Ведь вы наверняка кое-что уже поняли про предметы, сэр? Если да, то должны понимать, никто не позволит вот так, как вам заблагорассудится, рыскать за ними по Европе? Настоящий охотник здесь не вы, а я. А вы — ищейка. Отличная ищейка, может быть, лучшая за последние пару веков. И, увы, чужак… Мы поздно на вас вышли, сэр, всего лишь десять лет назад. Еще десятком лет раньше, и все сложилось бы иначе. Вас воспитывала бы ложа, вы бы стали одним из нас. Да только объявились вы слишком поздно. Вы — хороший человек, мистер Баркер, но… как это… ну, знаете… — мальчишка замялся.
—?Туповат, — подсказал Красавчик, ухмыляясь. — Угадал?
Ответом ему было красноречивое молчание.
Красавчик прищурился. Если во всем этом дерьмовом балагане ему отводилась незавидная роль шестерки (или как там масончик сказал — ищейки?), то почему именно он? К чему весь этот поганый цирк? И какого черта ему вообще показали список, если тут все засекречено и опечатано, как у монашки в панталонах? Ищейка… Какая к ушам собачьим еще ищейка?
—?Так, какая к ушам собачьим ищейка? Какие десять лет? Я ваши кислые рожи увидел впервые три месяца назад…
—?Выслушайте меня, сэр… — мальчишка набрал в себя побольше воздуха и замер, будто перед прыжком в пропасть. Видно было, что ему нестерпимо трудно, почти невозможно сказать то, что он сказать собирается.
Красавчик знал это выражение лица. С таким лицом закладывают копам лучших своих друзей. Закладывают от отчаяния, когда иного выбора нет, когда все, что было до этой секунды, останется навсегда в прошлом, а ты пойдешь жить дальше с уродливым каиновым клеймом.
—?Валяй! У тебя десять минут. Присев на край кровати, Красавчик бросил взгляд на часы. До рассвета оставалось совсем немного.
Давным-давно, во времена рыцарей, прекрасных дам и злых драконов…
На самом деле, ни о каких рыцарях и драконах речи не велось, хотя зашел мальчишка уж очень издалека. Начал с того, что еще черт-те знает когда кое-какие чересчур возомнившие о себе умники взяли, да и назначили сами себя главными по предметам. Любопытно, что серьезных причин у них для этого не имелось, разве что ребятки умели читать, что по тем временам считалось чуть ли не чудом, имели доступ к монастырским библиотекам и немного сообразительности. Ну и попались им на глаза интересные записи про «чудесные вещицы». А потом и сами «вещицы». Вот умники и постановили, что они вправе решать, как этим добром распоряжаться. Вещей было — кот наплакал, толку от них было чуть… но идея! Идея управлять миром, распределяя предметы «правильным образом», показалась господам Хранителям (так они себя окрестили) весьма привлекательной. Ну а что? Многим кажется, что лишь они понимают, как должно выглядеть всеобщее счастье. (К примеру, Ма любила за ужином, наливая себе бурбона, напомнить детишкам, что они — безмозглые хорьки, никто за их жизнь не даст ни цента, и лишь она — их дорогая мамочка — точно знает, как лучше.)
Вскоре, однако, выяснилось, что предметов вокруг гораздо больше, чем могут себе представить Хранители, и что не все из них безопасны и годятся лишь для того, чтобы зимним вечерком развести в камине огонь. Тут бы господам опомниться, понять, что человечество, в общем-то, прекрасно до этого обходилось без них, и заняться чем-нибудь приятным, например, разведением фиалок. Да вот только
