Какое-то время Миа сидела молча, задумавшись. А потом сказала:
— Нет, настоящую машину времени не изобретут... Если б ее изобрели, он обязательно вернулся бы в наше время. Сейчас, сюда, где существую я. Конечно, если в самом деле любил меня. А ведь до сих пор не вернулся. Выходит, и не любил меня. Верно? Если он и вправду не любил меня, то... Ах, как я была бы несчастна! Скажи, а можно как-нибудь точно узнать, любил ли меня Аки?
— Сложный вопрос...
Я с трудом нашел, что сказать, потому что меня самого обуревали сложные чувства. Поэтому я еще раз повторил: «Да... Сложный вопрос», и снова сделал вид, что углубился в раздумья.
Миа сидела за столом, подперев щеку рукой, а потом по привычке выпрямилась и достала жемчужину.
— Эта жемчужина — все, что оставил мне Аки. Мое единственное желание — понять его душу. Но я знаю, все, что я ни сделаю, непостижимо для Аки. От этого мне очень грустно.
— Увы, с ним невозможно вступить в контакт. Очень жаль... То, что я скажу сейчас — всего лишь шальная мысль. Раз уж Аки не дает тебе покоя, может, стоило бы построить еще одну капсулу и отправить в ней тебя?
— Я раньше тоже думала об этом. Но, во-первых, мне казалось, что он скоро «вернется» в настоящей машине времени из Будущего, а к тому же, когда эта мысль пришла мне в голову, я была уже старше его.
— Тут уж ничего не поделаешь...
— Иногда вспоминаются строки его любимого Аполлинера:
Это кажется, строки из «Моста Мирабо».
Особо не вслушиваясь в слова Миа, я кивнул в знак согласия, а сам снова принялся перелистывать газеты.
— Может, он забыл меня... Фактор физического времени, замедление процессов метаболизма... Но если психика, мировосприятие остались прежними, то выходит, что он меня все же забыл!
Было ясно, что она постарела. Раз физическое тело Аки живет в замедленном темпе, значит, и мысли его меняются столь же медленно! Не понимать таких элементарных вещей! Естественно, если физиологические процессы в человеческом организме замедляются, то и мыслительный процесс тоже, поскольку мозг — часть организма. Поглупела Миа, туго стала соображать. «Ай, ерунда все это», — подумал я, но вслух ничего не сказал. Миа стала жуткой болтушкой и трещала без умолку.
— Это было где-то на севере Европы... Между торосами обнаружили труп мальчика. Никто ничего не знал о пропавшем когда-то ребенке, просто не за что было зацепиться. И тут нашелся старик. Увидев тело, он бросился на землю в рыданиях. «Братец! Братец мой!» — вопил он. Старик был совсем маленьким мальчиком, когда пропал его старший брат. Оказалось, тот провалился в расщелину во льдах, тело замерзло и сохранилось. И вот, спустя десятилетия братья встретились. Правда, напоминает нашу ситуацию?
В голосе Миа ощущалась ирония. Я тоже был настроен весьма иронично. Насвистывая песню Сэнди Дэни «WHO KNOWS WHERE THE TIME GOES?»[59], я поглядывал на Аки. Взгляд его, как всегда, был отрешенным.
Когда я гляжу на него, я всегда думаю: «Да... Время бежит, и все в этом мире меняется. Взять, к примеру, этот зал. В нем переменилось все, не изменился только сам Аки. Даже металл на корпусе капсулы утратил былой блеск. Его можно вернуть, натерев воском, но заняться этим некому. Интересно, кто, кроме меня, ещё помнит об этом проекте?
Правда, нельзя сказать, что сюда абсолютно никто не приходит. Однако интересуются теперь больше Миа. Один телевизионный продюсер вызвал во мне жуткую антипатию. Мне очень не хотелось, чтобы до Миа дошло его откровенное пренебрежение к Аки. Как-то, поглядывая на Аки, этот подонок сказал:
— Он чем-то сродни рекламному щиту. Откуда на него ни посмотри, все равно кажется, будто он пялится именно на тебя.
Потом продюсер медленно перевел на Миа ехидный взгляд:
— О! Это ты? Та самая...
Та самая?!.. Да как он смеет? Видимо, этот шут гороховый от кого-то прослышал про Миа. Он с притворным восхищением развел руками:
— Да-да-да! Вы нынче известный человек! Весьма! Весьма!..
При этом он явно не сомневался, что шутка ему удалась.
Затем, медленно скрестив руки на груди, он изобразил раздумье и вдруг изрек:
— Нет, не получится Изобразительный ряд зрителям не понравится. Будь Миа собакой или кошкой, то получился бы современный вариант «верного Хатико»[60], трогательный римэйк в жанре документального кино... Н-да, и все же я, пожалуй, включу это в план, а там посмотрим...
Миа молчала. Будто не слышала.
— Будь она моложе, можно было бы поставить о ней мюзикл на телевидении. — Продюсер гадко подмигнул мне, пробурчав что-то вроде «А эта мумия в капсуле злобно таращится на нас!» — и чуть не бегом покинул зал.
Зачем он вообще приходил? Я ужасно разозлился. Не столько на продюсера, сколько на Аки, который довел Миа до такого состояния.
Однажды совсем уже дряхлая Миа сказала, будто предчувствуя что-то:
— Когда я умру... жемчужину оставлю тебе. Распоряжайся ею, как сочтешь нужным. Чувствую, она мне больше не понадобится.
Я удивленно посмотрел на Миа, а она между тем с легким изяществом подала ее мне:
— Хочу попросить тебя... все, что у меня есть, передай какой-нибудь благотворительной организации. Понимаю, это лишние хлопоты. Ты уж прости.
Я кивнул.
Неужто человек действительно предчувствует свою смерть? Не могу поверить в это, но она и вправду готовилась к ней подобно ласточке из сказки Оскара Уайльда «Счастливый принц».
Миа пришла на третий день после этого разговора, но все время молчала. Только раз разомкнула губы:
— Помнит ли меня еще Аки?
Я смолчал. Сделал вид, что туговат на ухо. Потому что знал: скажи я что-нибудь в ответ, ее потом не унять.
Миа долго сидела не шевелясь.
— Аки, наверное, и не понимал, что я часто бывала тут. На что вообще ушла моя жизнь?.. И еще... И еще я должна принести тебе свои извинения. Прости меня, пожалуйста. Я доставила тебе столько хлопот...
Ее слова поразили меня. Оттого, что она произнесла это, сидя около Аки, у меня запылало лицо, хотя за долгую жизнь мне немало пришлось пережить.
Солнце уходило все дальше на запад. Я тихо окликнул ее.
— Миа!
Она спала. Так, во всяком случае, мне показалось.
— Миа! — снова позвал я ее.
Она шевельнулась, а потом ее обмякшее тело с глухим стуком рухнуло на мраморный пол.
