Скол ожидал на улице, крутя цепочку. Жалкий сброд. Нимандер лучший среди них. Что же, сойдут и эти. Он не врал, говоря, что трясы не готовы.
Собственно, это единственная истина, которую он сказал этой ночью.
Рад Элалле нашел отца сидящим на выщербленном погодой валуне, в начале ближайшей к селению долины. Вскарабкался и присоединился к Удинаасу на согретом солнцем камне.
Теленок ранага отбился от матери и всего стада и жалобно мычал, блуждая по дну долины.
– Можем попировать, – предложил Рад.
– Можем, – отозвался Удинаас. – Если у тебя нет сердца.
– Нам нужно жить, а чтобы жить, нужно есть…
– И, чтобы жить и есть, нужно убивать. Да, да, Рад, я все знаю.
– Надолго ты останешься? – спросил Рад, и вздох застрял в горле. Вопрос выскочил сам собой – ни он, ни отец не решались задать его.
Удинаас бросил ему удивленный взгляд и снова начал следить за теленком. – Она скорбит, – сказал он. – Она скорбит так глубоко, что горе доходит до меня через все расстояния. Расстояния – ничто. Вот что случается, – добавил он без следа печали, – от насилия.
Рад решил в этот миг, что на лицо отца слишком страшно смотреть, и тоже перевел взор на далекого теленка.
– Я рассказал Онреку, – продолжал Удинаас. – Должен был. Просто чтобы… изгнать горе, прежде чем оно сожрало бы меня. А теперь сожалею.
– Не нужно. У Онрека не было друга ближе. Было необходимо, чтобы он узнал истину…
– Нет, Рад. Это нельзя назвать необходимостью. Иногда правда полезна. Иногда выгодна. Но по большей части она просто ранит.
– Отец, что ты будешь делать?
– Делать? Да ничего. Ни для Серен, ни для Онрека. Я всего лишь бывший раб. – Улыбка была сухой и краткой. – Живущий с дикарями.
– Ты не просто раб.
– Неужели?
– Да. Ты мой отец. Поэтому я спрашиваю снова: надолго останешься?
– Думаю, пока ты меня не вытолкаешь.
Рад впервые в жизни чуть не разразился слезами. В горле запершило, он не мог говорить, словно внутри поднялся прилив эмоций и не желал уходить. Из-под горящих от слез век он смутно видел бродящего по низине ранага.
Удинаас продолжал, вроде бы не заметив реакцию на свои слова: – Не то чтобы я многому мог научить тебя, Рад. Разве что починке сетей.
– Нет, отец. Ты можешь научить меня самому важному.
Удинаас взглянул на сына с подозрением и недоверием.
На гребне показались три взрослых ранага и побежали к теленку. Увидев их, молодой зверь снова замычал, на этот раз громче, и поскакал навстречу.
Рад вздохнул: – Отец, ты передашь мне важнейшее свое умение. Выживать.
Потом они молчали. Рад не сводил взгляда с теленка, пока он не поднялся на гребень с той стороны долины. Теперь у Удинааса что-то случилось с глазами, ибо он то и дело потирал их руками. Рад не оборачивался, чтобы не смутить его.
Затем – едва долина опустела – отец встал. – Похоже, мы все же проголодались.
– Ненадолго.
– Неправда.
Они пошли назад к селению.
Онрек – руки его были перемазаны краской – потуже затянул ремешки на кожаном свертке и бросил его не плечо. Поглядел на жену. – Мне пора.
– Как скажешь, – буркнула Кайлава.
– Путешествие к телу моего друга облегчит душу.
– Без сомнения.
– И я должен поговорить с Серен Педак. Рассказать о его жизни с тех пор, как он подарил ей меч.
– Да.
– А теперь, – закончил Онрек, – я хочу обнять сына.
– Я с тобой.
Онрек улыбнулся: – Он будет смущен.
– Нет, треклятый идиот. Я сказала, что иду с тобой. Если думаешь, что сможешь уйти куда бы то ни было без меня – ты безумец.
– Кайлава…
– Я решила. Я позволю путешествию облегчить твою душу, муженек. Я не буду болтать, пока у тебя не хлынет кровь из ушей. Тебе не придется прыгать с ближайшего утеса.
Он смотрел, и глаза его были полны любовью. – Болтать? Никогда не слышал твоей болтовни.
– И не услышишь.
Он кивнул: – Очень хорошо, жена. Иди со мной. Позволь исцелиться самим твоим присутствием…
– Будь поосторожнее.
Он мудро замолчал.
Затем они пошли прощаться с сыном.
– Это изнурительно! – сказал Император Теол Беддикт, ерзая на престоле.
Лицо Багга стало кислым. – Почему? Вы еще ничего не сделали!
– Ну, прошло всего три недели. Говорю тебе, список реформ такой длинный,
