Бедный Пуританов

Андрей Саломатов Бедный Пуританов

Иван Петрович Пуританов смотрел в зеркало на свою бритую, слегка припухшую, гладкую физиономию и не верил глазам, как он мог опуститься до такого свинского состояния. Ему давно было стыдно смотреть в глаза жене, своим престарелым родителям, сослуживцам и соседям. Но главным его мучителем был начальник Олег Васильевич Колыванов – старый школьный товарищ и однокурсник, который несколько лет назад и пригласил его работать в собственную торговую фирму с невыносимым для Пуританова названием 'Сиреневый рассвет'. С тех пор жизнь его превратилась в сплошной ад. Если раньше он очень удачно притворялся, уходил из дома под самыми нелепыми предлогами и в одиночестве предавался запретным удовольствиям, то с некоторых пор Колыванов взялся за него всерьез и, что особенно неприятно, начальник посвятил во все его тайны самого близкого человека – жену.

Время оставалось совсем мало, надо было торопиться на работу.

Пожертвовав завтраком, Иван Петрович налил себе стопку водки, с отвращением выпил и, пока не проснулась жена, поспешил покинуть дом.

На работе Пуританов как всегда попытался прошмыгнуть незамеченным, и ему это удалось. Он сел на свое место, украдкой налил стакан воды и поставил перед собой на стол. В этот момент появился начальник. Олег Васильевич остановился у стола, взял стакан с водой, понюхал и укоризненно покачал головой.

– Зайди ко мне, – как можно строже приказал Колыванов и, даже не взглянув на школьного товарища, прошел в свой кабинет.

Пуританов тяжело поднялся. Сослуживцы делали вид, что занимаются своими делами, и только одна сказала ему вслед:

– Некоторые думают, что они самые хитрые.

– А некоторые вообще не умеют думать, – не оборачиваясь, буркнул Иван Петрович и отправился вслед за начальником. Именно эту сотрудницу он подозревал в стукачестве и никогда не скрывал своей неприязни к ней.

Разговор с Колывановым на этот раз получился особенно неприятным, хотя Олег Васильевич и пытался придать ему вид дружеской беседы.

– Ты знаешь, до поры до времени я закрывал глаза на твои, мягко говоря, чудачества, – изображая на лице муку, начал Колыванов. – Но это не может продолжаться все время.

– Ценю и понимаю, – опустив взгляд, ответил Пуританов.

– Опять небось ходил в какую-нибудь подпольную библиотеку или музей? – спросил начальник.

– Я… нет… я… – растерялся Иван Петрович.

– Да ладно, не ври, – перебил его Олег Васильевич и, промахнувшись, загасил сигарету о стол рядом с пепельницей. – Где ты находишь эти грязные притоны? Я думал, их давно все позакрывали.

– Честное слово не хожу, – стал оправдываться Пуританов и, чтобы начальник поверил, даже признался: – Я знаю на вокзале одну читальню, колумбийцы держат,љ и в подвальчике – небольшой выставочный зал. Но в последний раз я там был полгода назад.

Больше ни ногой.

– Я тебе верю, Иван, – проникновенно сказал Колыванов. – Только этого мало. Все же видят, что ты часто появляешься на работе трезвый. У тебя же нормальные родители, нормальный старший брат.

Ни разу в жизни не видел в его глазах ни проблеска трезвости. А ты? Ты разрушаешь себя, Ваня. Ты забыл, что человек на восемьдесят opnvemrnb состоит из спирта…

– Когда-то люди пили воду каждый день, – уныло парировал Пуританов.

– Когда-то люди ходили на четвереньках и жили на деревьях, – передразнил его начальник. – Назад к природе? Нет, дорогой.

Человек эволюционирует, совершенствуется. Именно поэтому его и называют гомо сапиенс. А в тебе говорит дикарь, причем такой, каких на Земле давно не осталось. Вон, даже пигмеи и те давно стали нормальными людьми.

– Понимаешь, в том, измененном состоянии я чувствую себя намного увереннее, комфортнее что ли, – поддавшись печальной лиричности его голоса, разоткровенничался Иван Петрович. – Тебе это трудно понять, ты же никогда не бывал трезвым.

– Был, друг мой, был, – нараспев ответил Олег Васильевич. – Я тоже переболел этой страшной болезнью. Дошло до того, что каждый день ходил трезвый. Пришлось закодироваться. Это же наркотик, Иван.

Хорошо, жена оказалась другом, помогла. А ведь по собственной глупости я лишился почти всего: работы, друзей, уверенности в себе. Дети стыдились меня. Мальчишки во дворе смеялись над ними, показывали пальцем: 'Вон твой отец опять в жопу трезвый идет!'. Ты не представляешь, как мне было стыдно. А тебе? Неужели ты не устал от реальности? Ты ведь уже не можешь без нее обходиться.

– Я стараюсь, но мне очень тяжело, – от стыда совсем уронив голову на грудь, ответил Пуританов.

– Значит, плохо стараешься, – покачал головой Колыванов. – Посмотри на свои глаза. Они же как пистолетные дула. Смотреть страшно. В общем так, Иван, считай этот наш разговор последним предупреждением. Еще раз увижу трезвым, уволю к чертовой матери.

Мне не нужны люди, которые все видят в черном свете. А сейчас – на, приведи себя в порядок. – Начальник налил Пуританову полный стакан водки. Иван Петрович послушно выпил, и кабинет Колыванова как-то сразу преобразился, стал уютнее. Жирные крысы, которые спокойно шлялись под ногами, превратились в милых игривых зверьков, жужжание зеленых мух обрело приятную мелодичность, а лицо хозяина кабинета подобрело до абсолютного дружелюбия.

Пуританов вернулся на свое рабочее место в состоянии полного безразличия. Он сел за стол, вытянул ноги и скрестил руки на груди. Сослуживцы напротив доканчивали вторую бутылку водки и вели задушевную беседу. Стукачка, положив голову на стол, безмятежно дремала. Иван Петрович сладко зевнул, прикрыл глаза и уже через минуту уснул крепким здоровым сном.

Приснилось Пуританову, будто он сидит на берегу живописного круглого озера и ловит рыбу. В окружающем пейзаже чувствовалось что-то японское. Рассвет только обозначился, и над водой парили бесформенные полотнища тумана. За озером возвышался безукоризненно очерченный зеленый холм, на котором в гармоничном беспорядке росли причудливо изогнутые сосны. Над безупречной гладью воды пунктиром в воздухе перемещались зелено-голубые стрекозы, а прямо перед ним топорщились густые заросли камыша. Поплавок в воде стоял неподвижно, словно нижним концом упирался в дно. Но его безжизненность нисколько не волновала Ивана Петровича. Он наслаждался пейзажем и, по сути дела, медитировал.

Неожиданно клюнуло. Пуританов не сразу сообразил, что происходит, но когда поднял удочку, на другом конце ощутил приятную тяжесть пойманной рыбы.

Иван Петрович не очень удивился, когда вытащил на берег круглую как пузырь вуалехвостую золотую рыбку. Он бережно снял ее с крючка, и тут рыба заговорила с ним.

– Отпусти меня, Пуританов, – без всякого надрыва, спокойно попросила она. – Я исполню любое твое желание. Только не тяни peghms. Я же рыба, мне надо в воду.

– В воду, – заворожено повторил он и вспомнил про оставленный на столе стакан воды.

Иван Петрович думал недолго. По-своему он любил жену, но сейчас вспомнил, что давно мечтает о трезвой женщине, которой не надо было бы объяснять, почему он такой, а не другой. Почему ему нравится то дремучее состояние, которое далекие предки считали нормальным. Поэтому Пуританов почти сразу сообщил, что желает трезвую или хотя бы не слишком пьяную женщину. Сказав это, он отпустил рыбку обратно в озеро. Водная поверхность перед ним тут же заволновалась, и оттуда, с трудом передвигая ноги, выбралась старая некрасивая баба с бамбуковой удочкой в руке. Оказавшись на берегу, она как собака стряхнула с себя воду и уселась рядом с Иваном Петровичем.

– Ну, что, будем рыбу ловить или любовью заниматься? – не поздоровавшись, мрачно спросила