в нём была правда - ужасная правда, исходящая из уст Арчи. Он во всём обвинял Арчи, и даже хотел отрубить ему голову.
- Не расстраивайся, Оби, - в голосе Арчи снова появилась мягкость. - Ты всего лишь принадлежишь к человеческой расе…
Оби снова закачал головой:
- Не к твоей человеческой расе, Арчи. Ладно, возможно, я - давно уже не «хороший мальчик», признаю это и принимаю. Возможно, об этом я ещё буду каяться на исповеди в церкви. Но что будет с тобой? Ведь ты будешь продолжать и продолжать. Что ты за дьявол?
- Я - Арчи Костелло, и всегда им буду. А ты и такие, как ты, всегда и везде будут со мной, где бы вы не были, и что бы вы не делали, завтра или десять лет спустя. Знаешь почему, Оби? Потому что я - это ты. Я лишь то, что ты так стараешься скрыть внутри себя. Это…
- Оставь, - отрезал Оби. Он ненавидел, когда Арчи в очередной раз начинал чудить, наматывая всё на свои колёса. - Всё, что ты говоришь - полное дерьмо. Я знаю, кто ты. И я знаю, кто я.
«Ну и кто же такой
Он развернулся и пошёл прочь, хотя Арчи не удерживал его и не старался вернуть его назад. Арчи пожал плечами, открыл дверь машины и, как обычно, двигаясь прохладно и непринуждённо, оказался внутри сидя за рулём. Оби был уже около своей машины, но всё чувствовал вонзившиеся ему в спину глаза Арчи, те самые умные и полные холода глаза.
- Гуд-бай, Оби, - крикнул Арчи.
Прежде, никогда и ни с кем он ещё не прощался.
4.
«Я знаю, что мне нужно сделать - признать вину, собственную вину», - сказал Брат Лайн, адресуя свою речь всем сидящим в зале, собравшимся в последний раз в этом учебном году.
«Моя вина - это моя причастность к недавней трагической смерти учащегося «Тринити», Дэвида Керони.
Я полагаю, вы читали газеты, или до вас доходили слухи.
Созывая это экстраординарное собрание в последние дни учебного года, чтобы подвести последние итоги, хочу сказать о том, что «Тринити» является образцовой школой в академической успеваемости, в спортивных достижениях, и ещё я хочу сказать о том, как высока честь учиться в нашей школе.
У нас в «Тринити» есть много славных традиций. Одна из них - поиск правды, истины. Мы ищем правду на наших уроках, в наших неофициальных беседах и обсуждениях, в нашей повседневной жизни.
Таким образом, мы должны понять и признать правду о Дэвиде Керони…»
Сегодня Генри Маллорен принес в школу завтрак, потому что ему надоело завтракать в кафетерии. Его воротило от одних и тех же сандвичей и яичницы с беконом, чем за годы, проведённые им в «Тринити», он был сыт по горло. Всё, что продавалось в кафетерии, на вкус казалось ему гнилым или протухшим. Его завтрак, взятый из дому, теперь лежал у него на коленях, потому что Брат Лайн неожиданно созвал это собрание ещё до начала уроков, и он не успел положить его в шкафчик. Генри сидел и напряженно слушал речь Лайна. Он был потрясен смертью Дэвида Керони, даже притом, что он почти его знал. Но смерть в столь раннем возрасте выглядела ужасно, и что ещё хуже - она была результатом самоубийства. Ему хотелось, чтобы Брат Лайн больше ничего об этом не говорил. На кой чёрт ему надо было знать, что и как этот парень чувствовал вообще?
«…Правда в том, что Дэвид Керони решился на самый трагический акт - сам лишил себя собственной жизни. Такого рода действия всегда вызывают слухи, догадки. Даже наша местная газета, которая так благосклонна к образованию, не смогла удержаться от смелого заголовка.
Мы видим, что здесь написано, и не можем себе позволить отвернуться от правды:
«Ученик «Тринити» сводит счёты с жизнью после нападения на директора школы»
Да, Дэвид Керони свёл счёты с собственной жизнью, и, да, он напал на директора школы «Тринити».
Заголовок из другой газеты:
«Необъяснимое самоубийство»
Мы никогда не узнаем причину трагического акта Дэвида Керони. Причина объясняется где-то в записке, которую ещё нужно будет найти, которая должна как-то отражать его чем-то обеспокоенную душу. Думаю, кто-нибудь из вас, возможно, знает об этой записке - в его словах было странное упоминание о букве из письма. Но никто так и не узнает, что же этот бедный замученный мальчик имел в виду.
В последний день своей жизни он пришел в резиденцию, и это было шоком, я знаю, для каждого из нас, для каждого преподавателя и учащегося «Тринити». Он пришёл безо всякого предупреждения. Известно, что человек с жизненными трудностями часто обращает свой гнев против того, кто старается ему помочь. Следователи сделали всё, чтобы докопаться до истины. Они взвесили все свидетельства и улики. Они взяли показания у преподавателей и учеников нашей школы - у всех, кто хорошо его знал, хотя нельзя отрицать, что у чувствительного мальчика почти не было друзей…»
Мать Генри Маллорена замечательно готовила. Ей было не отказать в изобретательности, и пусть у неё иногда что-то могло не получиться, например, суп из огурцов, но её это не смущало. Её бутерброды были просто чудом, например, те два, которые она ему сделала этим утром, положив в них тунца, картошку, яйцо, немного сельдерея, маринованного чеснока, залив майонезом и присыпав всё это укропом и петрушкой. Ещё она дала ему яблоко, помидор и плод, который, как она сказала, Генри ещё не пробовал. На десерт было шоколадное печенье. Ему вдруг захотелось есть, и только он подумал о том, как бы вытащить печенье, Лайн начал говорить о произошедшем в День Ярмарки, хотя он, вероятно, был одним из тех, кто испортил жизнь Дэвиду Керони, как и всем остальным в «Тринити». Рука Генри нащупала в пакете печенье, аккуратно извлекла его из целлофановой обёртки и приготовилась отправить его в рот.
«Следователи вынесли заключение, что в «Тринити» никто не причастен к смерти Дэвида Керони. Его нападение на вашего директора было объявлено ни чем неспровоцированным и без объяснимого повода.
И всё же я чувствую вину.
Я обвиняю себя в невежестве, в незнании того, что происходит с учащимися у меня школе, в незнании того, что беспокоит каждого из вас на уроке и делает несчастным, в незнании того, где нужно проявить внимание, а где осторожность.
Но вы виновны также. Каждый из вас. И если я виновен в невежестве, то вы виновны в пренебрежении друг к другу, в слепоте. Дэвид Керони был одним из вас, таким же учеником, как и вы, таким же юным. На уроках он был среди вас, с вами же, на переменах между уроками он ходил по коридору, в кафетерии он сидел со многими из вас за одним столом, он с вами говорил, а вы его не слышали, не видели, не давали ответов на его вопросы. Обеспокоенный человек всегда подаёт сигналы, может быть, умоляя о спасении. И вы должны этого стыдиться. Вы должны сгорать от позора…»
Генри Маллорен так и не смог понять, о чём всё долдонил Брат Лайн, и в чём каждый был виновен и чего должен стыдиться: «Я не виновен», - думал он. - «Я его почти не знал и даже ни разу в своей жизни
