«белые пятна» страны, и вместе с тем очень содержательное по сути, вплоть до перечня провианта и снаряжения. Нашлось в нем место и беспокойству за родных, попытке их успокоить. Однако главное для нас другое. Во-первых, Русанов ощутил, что попал в нужную струю — в Архангельске он почему-то нужен, в нем заинтересованы и ему активно помогают. Значит, есть надежда и на будущее, если, конечно, его деятельность в этой первой экспедиции (а скорее экскурсии) окажется успешной. Ощущение предстоящего успеха на фоне обычной в таких случаях легкой тревоги пронизывает письмо. Наконец-то ситуация после пережитого в Париже меняется к лучшему!
Неожиданным для Русанова оказалось содействие архангельской администрации, особенно на фоне неудачи в Геологическом комитете в Петербурге, где не разглядели будущего перспективного исследователя, приняв за выскочку с амбициями. В Архангельске же были традиционно заинтересованы в изучении своих полярных архипелагов, до которых просто не доходили руки. Там, как мы убедились, просто не хватало опытных кадров. Сам Русанов, по опыту общения с чиновниками в Орле и Вологде, любви к этому служилому племени не испытывал, и неожиданное гостеприимство как рядовых архангелогородцев (так традиционно именуют себя жители столицы Поморья), так и представителей местной администрации произвело на него самое благоприятное впечатление. Таким отношением ко всем любителям Севера, особенно из образованных слоев, архангельская администрация «завербовала», пока того не подозревая, профессионала высокого уровня, причем на основе взаимной заинтересованности. Этим историческим опытом не следует пренебрегать.
Письмо также ценно тем, что называет людей, у которых могли остаться какие-то документы и свидетельства о Русанове (оставшийся неизвестным господин Афанасьев, тот же Макаров или тем более художник Писахов), которые так ценны для биографа. Увы, Писахов, например, находясь в оппозиции ко всем властям и пользуясь их повышенным вниманием, предпочитал не вести дневников. Вот почему остается благодарить спутника и помощника Русанова Молчанова за его отчет, опубликованный Географическим обществом, по которому мы столетие спустя можем судить и об их совместном маршруте. С ним связаны немногочисленные скупые свидетельства самого Русанова, крайне важные, поскольку многие из них носят пионерный характер, которые благодаря Молчанову получают «привязку» как на местности, так и на современных картах.
О пассажирах, плывших на Новую Землю вместе с двумя студентами, мы можем судить по заметкам, которые оставили иные из них, даже если они и не совпали по времени с описываемым рейсом. Так, известный художник В. В. Переплетчиков, также побывавший на Новой Земле (хотя и позднее), отмечает присутствие среди туристов иностранцев (немец и англичанин) при преобладании вполне демократической русской публики: «…два учителя, астроном из Москвы, студент-естественник, певец, математик, только что окончивший университет, агроном, желающий изучать птичьи базары на Новой Земле, чиновник из Москвы, чиновник из Архангельска… По мере того как мы поднимаемся все дальше и дальше на север, внешность нашего парохода делается все своеобразнее и своеобразнее. Всюду ружья и фотографические аппараты. В общей каюте на столе карты Новой Земли. Карты глубин Ледовитого океана, книги о Новой Земле, книги с газетными вырезками о Новой Земле…». Примерно тот же состав спутников называет его собрат по ремеслу Н. В. Пинегин, также впервые отправившийся на Новую Землю в поисках натуры и новых впечатлений. Так что едва ли Русанов и Молчанов выделялись чем-то среди пассажиров «Ольги Константиновны». Едут и едут себе господа студенты в поисках новых впечатлений, соскучившись в своих городах по иной природе и иным людям — как все прочие пассажиры. Пока… Уже позднее они станут исследователями каждый по-своему, взгляды приобретут определенность и убедительность, из любителей превратятся в профессионалов, и это будет тем главным, что будет их отличать от новоземельских охотников и туристов. Но все это будет там, впереди.
Эти строки Эдуарда Багрицкого, написанные на двадцать лет позже описываемых событий, достаточно точно отражают и настроение пассажиров «Ольги Константиновны», и общую ситуацию, в которой одному из них предстояло произвести переворот в представлениях о природе и возможностях архипелага для России. За исключением парусов, все остальное — верно, даже если внешний облик Новой Земли не всегда определяется эпитетом «чудесная», хотя бывает она и такой. Пока главное в душе двух молодых людей на палубе рейсового судна среди десятков таких же пассажиров — ожидание будущего, в котором надежда на успех смешана с тревогой. Но молодости свойствен интерес к жизни, когда работа связана с увлечением — молодость всегда открыта для жизни и принимает ее, какой она есть, включая неизвестность. Последуем же за ними и мы на берега такой старой Новой Земли. Что-то нового принесут ей эти зеленые новички, которых на другом конце планеты один незадачливый золотоискатель, оказавшийся позднее неплохим писателем, называл обидным словом «чечако», давая, однако, возможность проявить себя настоящими мужчинами — другим на Новой Земле делать просто нечего.
Первым становищем на их пути была Белушья губа, не оставившая в описаниях новоземельских путешественников заметного места, возможно, из-за крайне невыразительного, чтобы не сказать заурядного пейзажа, особенно в непогожий день, каких на этом полярном архипелаге множество. Его созерцание способно повергнуть незадачливого туриста лишь в состояние меланхолии, заставляя проводить больше времени в судовом буфете.
По-видимому, не случайно певец Новой Земли, запечатлевший ее на своих многочисленных полотнах, А. А. Борисов как-то обошел в своем творчестве эту часть архипелага. Правда, виды побережья зрелищно выигрывали при дальнейшем пути на север, так что на подходах к Малым Карма-кулам пассажиры уже не покидали палубы, во всю щелкая затворами фотоаппаратов. Действительно, изрезанный берег с многочисленными островами и обрывистыми берегами выглядел здесь значительно живописнее. Свое оживление в суровый полярный ландшафт вносили вопли многочисленных обитателей птичьих базаров, а также дальний силуэт гребней скалистых сопок в глубине острова. У мыса Приют появились очертания строений становища, среди которых выделялась небольшая деревянная церковка. Однако приехавшие на своих карбасах ненцы чаще внушали пассажирам разочарование, так как внешне мало походили на воспетых Фенимором Купером североамериканских индейцев. Лишь немногие из туристов были знакомы с книгой К. Д. Носилова, который описал Новую Землю без романтизации.
Дальше на север с широты губы Безымянной береговой пейзаж решительно изменился — на берегу высились уже настоящие горы, пестрые от многочисленных снежников, а прибрежная равнина занимала совсем немного места в виде узкой полосы между морем и горами. Следующая остановка судна должна была состояться в Поморской губе Маточкина Шара, где располагалось очередное ненецкое становище, в то время наиболее северное на Новой Земле. Самые нетерпеливые старательно выискивали в сложных очертаниях побережья долгожданный вход в пролив, но это был напрасный труд — в свое время его не обнаружили ни голландцы с корабля Виллема Баренца, ни Литке в своих первых плаваниях два века спустя. Сложные очертания берега и коленчатые изгибы пролива, проектируясь на дальние горные массивы, нередко сбивали с толку даже опытных мореходов. Иные из них (например, экипаж шхуны «Енисей» под командой лейтенанта Кротова в 1832 году) за неумение ориентироваться в очертаниях берега поплатились собственной жизнью.
Наконец устье Маточкина Шара открывается в панораме окрестных гор, высота которых возрастает в глубь Новой Земли, тогда как ширина пролива остается почти неизменной. Само становище укрыто за мысом Маточкин в устье одноименной речки. Среди ненецких чумов выделяются дома солидной постройки, оставшиеся после зимовок Носилова и Борисова. С грохотом уходит на дно якорь, которому с берега нестройно салютуют ружейными выстрелами. На календаре 16 июля 1907 года…
