говорит: затрата труда на крайнем (наименее плодородном) участке, который не дает ренты, регулирует цену хлеба на рынке. В другом месте он подчеркивает, что речь идет именно о рынке свободном, конкурентном, а не о монополии производителя.
Но если рыночную цену хлеба не диктует никакой монополист, каким же образом наибольшие издержки производства могут эту цену регулировать. Давайте порассуждаем. Рикардо говорит: рост населения увеличивает потребность в хлебе, а это заставляет осваивать земли, пустовавшие из-за плохого качества. Но он не говорит о том, какой механизм запускает и осуществляет это движение к землям, еще не освоенным. Каким образом фермеры узнают о том, что пора уже распахать эту пустошь? Что хоть и дорого обойдется мне хлеб на этом участке, но я его все равно смогу продать? Что, им говорит об этом Госплан? Или правительство гарантирует им закупку хлеба по цене издержек?
Нет. Правительство, по схеме Рикардо, не вмешивается в рынок, и не придуман еще Госплан. Мы догадываемся: о том, что настал момент распахать пустошь, фермер узнает не где-нибудь, а только на рынке. Сигналом ему служит повышение хлебных цен. Происходит же это повышение потому, что спрос на хлеб растет, а предложение хлеба на рынке не растет. Только по данной причине. Механизмом, который понуждает фермера идти пахать целину, является механизм спроса и предложения.
Именно так, и только так. Повышение цены предшествует вовлечению в обработку новых участков земли. Не максимальная затрата труда, не максимальный размер издержек регулируют цену хлеба. Скорее цена хлеба регулирует тот максимальный размер издержек, который может окупиться, на рынке. Рента платится не потому, что хлеб дорог для производителя, а потому прежде всего, что хлеб дорог на рынке. Первопричина — не издержки, а цена. Но тогда что остается от трудовой теории ценности?
Чтобы выпутаться из мешанины, которая образовалась вокруг этого вопроса за столетие с большим 'гаком', давайте будем различать две трудовые теории ценности. Одна — трудосберегающая, которую можно обнаружить у Адама Смита. Другая — трудозатратная, которую предложил Давид Рикардо. Первая связывает ценность с выгодой, вторая связывает ценность с утратой. Какая из них верна?
А что значит 'верна'?
Существует такой полемический прием: мол, практика доказывает истинность (или ложность) такой-то теории. Маркс даже выдвинул формулу: 'Практика — критерий истины'. Такой подход может таить в себе неожиданные ловушки.
…В одном из рассказов Борхеса[29] повествуется о человеке, обнаружившем в дебрях Амазонки неизвестное племя со странными обычаями. В числе прочего они верили, что их шаман может превращать людей в муравьев. 'Один субъект, — сообщает рассказчик, — почуяв мое недоверие, указал мне на муравейник, будто это могло служить доказательством'. Однако мышление аборигенов как раз допускало подобные доказательства муравейником. Как ни странно, но и мышление некоторых экономистов прошлого столетия, как мы увидим вскоре, тоже допускало такие 'доказательства'. В чем тут ловушка?
Есть реальность и есть наука, которая хочет эту реальность объяснить. Есть явление и есть теория, которая истолковывает это явление. 'Доказательство муравейником' — это когда некто для обоснования своего истолкования данного явления указывает вам на то, что данное явление имеет место. Вот, мол, явление же налицо — значит, мое толкование истинно. Муравейник видите? Значит, шаман может превращать людей в муравьев. С учетом сказанного еще более удивительно, что значительная часть публики склонна была принимать всерьез подобные доводы, как это случилось с некоторыми теориями Маркса, Вот что значит ловушка, и вот почему нужно быть крайне осторожными, сопоставляя теорию с практикой.
Альберт Эйнштейн говорил, что хорошая физическая теория должна обладать двумя качествами, которые он называл так: внутреннее совершенство и внешнее оправдание. Первое означает, что теория не должна быть самопротиворечивой, в ней все должно быть взаимоувязано. Второе означает, что теория должна хорошо согласовываться с опытом. Хорошо согласовываться с опытом — это максимум того, что мы можем требовать и от экономической теории по отношению к экономической практике. Мы не должны искать в опыте доказательства теории, но мы вправе требовать от теории, чтобы она не входила в противоречие с опытом. Разумеется, и в нашей науке хорошая теория не должна содержать натяжек, подтасовок, а также взаимоисключающих положений. В одной из ближайших глав, однако, мы найдем и эти вещи.
Жизнь так сложна, что ее редко можно описать теорией во всей необходимой полноте. В науке, подобной нашей, теория всегда оставляет 'за скобками' многие вещи из той самой действительности, которую эта теория берется описать. Теория в экономике — это всегда схема, бледная тень живой реальности. Когда на практике выходят вещи, вроде бы отвечающие предсказаниям какой-то теории, это не означает, что данная теория 'доказана'. В лучшем случае это позволяет говорить, что данная теория пока неплохо работает, поскольку опыт с нею согласуется.
Экономическая действительность первой четверти XIX в., казалось, опровергала теорию Адама Смита. Требовалось нечто иное, и оно явилось в виде учения Рикардо, которое отвечало определенным запросам общественного сознания Великобритании. Многим в XX в. успех учения Рикардо представляется странным. Вокруг него сложился тогда кружок учеников и почитателей, превозносивших его (особенно после преждевременной смерти) заведомо выше заслуженного. Один из них сказал, например, что Рикардо был тем, кто создал экономическую науку; другой назвал его великим открывателем истины. И все они говорили о его превосходстве над Адамом Смитом.
Мы видим, однако, что в долговременной перспективе лучшую согласованность с опытом проявило учение скорее Смита, чем Рикардо. Не произошло ни беспредельного роста земельных рент и цен на продовольствие, ни обеднения рабочего класса, ни остановки накопления капитала. До вековой стагнации (что-то вроде 'тепловой смерти Вселенной' по Больцману) Европа и мир пока не дожили. Это еще ничего не доказывает, но это говорит, что теория Рикардо, во всяком случае, описывает реальность недостаточно хорошо. В то же время мы имеем право констатировать, что конечные выводы и предвидения Смита неплохо согласуются с тем развитием, которое имело место до сих пор. Однако только по этой причине, без углубленного анализа, мы не можем утверждать, что сказанное происходит именно и только по тем основаниям, на которые опирался Адам Смит.
Наиболее выдающимся из учеников Рикардо был Джон Стюарт Милль (1806–1873), известный не только как экономист, но и как логик. Из экономических сочинений Дж. Ст. Милля наибольшим вниманием пользуются два: 'Опыты по некоторым нерешенным вопросам политической экономии' (1844) и 'Основы политической экономии с некоторыми приложениями их к социальной философии' (1848). Более интересным и ценным для науки многие историки считают первое из них. Но более известным и влиятельным стало второе. 'Основы' на много десятилетий вперед стали действительно основами экономической науки для студентов и начинающих ученых во многих европейских странах Это сочинение трижды целиком переводилось на русский язык. Первое издание вышло в 1874 г. в переводе Н.Г.Чернышевского. Новый перевод (под ред. О.П.Остроградского) вышел в 1896 г. Третий перевод, уступающий, к сожалению, предыдущему, вышел в 1980 г. 'Опыты' на русском языке не издавались. Оставаясь в целом верным последователем Рикардо, Милль многое подправил в его учении и внес немало уточнений по множеству частных вопросов. Он первым, как уже было сказано, обратил внимание на возможность двух вариантов толкования Закона Сэя. Схематичные положения Рикардо о закономерностях международного обмена Милль претворил в более строгие формулировки так называемого закона уравнивания, международного спроса. В излишне строгое положение Рикардо об обратной зависимости между заработной платой и прибылью Милль внес существенное уточнение: технический прогресс в производстве предметов рабочего потребления снижает издержки производства этих товаров, отчего реальная ' зарплата растет без снижения прибыли на капитал.
Все это (и многое другое) было изложено уже в 'Опытах'. Свои 'Основы политической экономии' Милль задумал как синтез всех экономических знаний, добытых после Адама Смита. Книгу Смита он считал сильно устаревшей и свои 'Основы' представлял чем-то вроде “Богатства народов”, но для своего века.
Милль поставил своей целью систематизировать достижения экономической мысли. Историки не раз
