ций», возникающих благодаря тому, что мозговые системы, ответственные за разные из перечисленных предпосылок сознания, не идентичны и в условиях мозговой патологии могут выключаться в известной мере независимо друг от друга.
В качестве одного из примеров подобных диссоциаций Н. И. Гращенков и
Л
. П. Латаш приводят ставшую известной в последние годы возможность усвоения информации в определенных фазах нормального сна. Изучение этой возможности было начато у нас А. М. Свядощем [80], за рубежом
Simon
и
Emmons
[247], а в дальнейшем продолжено в ряде работ, поставивших не лишенную досадного оттенка сенсационности проблему «гипнопедии». В последнее время к анализу этого же круга фактов с позиций, значительно более глубоких в теоретическом отноше
нии, вернулись в связи с изучением проблемы «быстрого» («парадоксального», «ромбэнцефалического») сна [105].
Приводя эти данные, Н. И. Гращенков и
Л.
П. Латаш обоснованно трактуют их как особую форму диссоциации между уровнем бодрствования и работой механизма фиксации следов.
Диссоциацию между уровнем бодроствования и работой механизма воспроизведения следов («экфорией энграмм», по старой терминологии
Semon
) мы обнаруживаем, например, в многократно описанных еще в старой клинической литературе случаях восстановления в условиях внушения или наркоза памяти при ретроградной посттравматической амнезии. Работы
Segundo
, на которые ссылаются Н. И. Гращенков и Л. П. Латаш, а также последние работы
Williams
и др. [266], затрагивающие вопрос о дискриминации звуковых сигналов во время сна, указывают на возможность строго избирательного реаги рования на раздражители и в относительно глубоких («дельтовых») фазах сна. Углубляя классическую павловскую концепцию «сторожевых пунктов», эти работы вместе с тем воспроизводят яркие картины диссоциаций, возникающих между уровнем бодрствования, с одной стороны, и активностью восприятия, селективным характером работы корковых анализаторов, лежащим в основе научения, — с другой.
Мы рассматриваем эти наблюдения потому, что они позволяют установить очень важный факт: различные формы мозговой деятельности, с которыми связана активность нормального сознания, сохраняют вместе с тем относительную независимость от уровня бодрствования. Для теории «бессознательного» это обстоятельство представляет очевидный интерес. Если процессы активного выбора сигналов, переработка поступающей информации, сохранение и воспроизведение следов и т.п. происходят даже на наиболее низких уровнях иерархии состояний бодрствования (на уровнях «дельтового» и «быстрого» сна), то тем более очевидно, возникают основания допустить существование подобных процессов при состояниях, характеризуемых недостаточно отчетливым противопоставлением «Я» субъек та объективной действительности (т.е. лишь отсутствием адекватного осознания субъектом его собственной психической активности), а также при более глубоких степенях «отщепления». Парадоксальное сохранение в условиях подобного «отщепления» целенаправленных форм объективного реагирования становится в свете приведенных выше данных о различных патологических «диссоциациях», возникающих в структуре сознания, во всяком случае, более понятным.
С другой стороны, для теории «бессознательного» не менее важны факты и противоположного характера, которые указывают на возможность изменения определенных свойств сознания при относительно высоком уровне бодрствования и которые можно наблюдать в разных формах, как мы об этом уже говорили, при очень многих психопатологических состояниях и неврологических синдромах [71].
Клинические состояния, при которых в условиях сохраняющегося бодрствования страдает, например, возможность активного отбора содержаний сознания, в очень многом, конечно, отличаются от проявлений нормальной неосознаваемости психической деятельности на ранних этапах онтогенеза, но несмотря на это они отражают распад все той же способности «превращать переживания в объект переживания» и могут поэтому рассматриваться как своеобразные клинические модели наиболее характерных особенностей «бессознательного».
§
63 Уровень бодрствования и нервное торможение
Мы упомянули, что отождествление идеи сознания с идеей бодрствования долгое время мешало правильно ответить на два важных вопроса: во-первых, каким образом высокий уровень бодрствования оказывается совместимым с развертыванием не только осознаваемых, но и неосознаваемых форм психики, и, во-вторых, почему понижение уровня бодрствования необязательно сопряжено с соответствующим понижением интенсивности приспособительной работы мозга в ее более широком понимании. Для тех, кто разделяет основные положения диалектико-материалистической теории сознания, неудовлетворительность этой концепции «отождествления» (представления о сознании с представлением о бодрствовании) была всегда достаточно ясна. Поэтому в исследованиях советских пси хологов, прежде всего — разрабатывавших вопросы генетической психологии, методически адекватный ответ на первый из приведенных выше вопросов прозвучал еще многие годы назад. Что же касается второго вопроса, ориентированного преимущественно в нейрофизиологической плоскости, то возможность конкретного ответа на него возникла лишь несколько позже и оказалась тесно связанной с углублением представлений об активном характере процессов нервного торможения.
В настоящее время наука располагает большим количеством тщательно изученных данных, показывающих, что передвижение внутри иерархии состояний бодрствования в направлении от высших уровней к низшим не обязательно соответствует переходу от состояний, характеризуемых более интенсивной активностью и большей возбудимостью корковых нейронов, к фазам, в которых на передний план выступают лишь признаки диффузного понижения реактивности нервных элементов и усиление процессов торможения[35].
Эти данные указывают также, что неосознаваемые формы высшей нервной деятельности тесно связаны с той же «кольцевой» функциональной структурой процессов формирования возбуждений, с теми же механизмами «обратной связи», «сличения», «коррекции» и регулирующего воздействия фактора «установки», что и осознаваемые. Именно поэтому они даже при резком изменении степени и качества осознания субъектом его собственной психической активности и полном устранении функции «переживания» способны обеспечивать развертывание ряда наиболее сложных приспособительных процессов (логическую переработку информации, использование следов и т.п.[36]).
Ниже мы рассмотрим наиболее важные из относящихся к этой области данных, позволяющие высказывать некоторые (пусть очень гипотетические) предположения о нейрофизиологических основах «бессознательного».
§
64 Уровень бодрствования и электрическая активность головного мозгаВопросу об особенностях функционального состояния корковых и подкорковых нервных образований, связанных с изменениями уровня бодрствования, классической нейрофизиологией было уделено очень большое внимание [63, стр. 295—336 и многие другие источники]. В последние 20 лет вся эта проблема оказалась тесно связанной с изучением функций сетчатого вещества головного мозга. Прослеживая происходившее при этом углубление представлений о мозговых системах, преимущественно ответственных за динамику смены «сон — бодрствование», можно выделить несколько последовательных этапов развития мысли.
На первых порах основное внимание привлекалось к выявленному еще в 40-х годах
Morison
и
Dempsey
[210] факту тонизирующих ретикуло-кортикальиых влияний, оказываемых элементами сетчатого вещества, располагающимися в каудальных и средних отделах мозгового ствола. Эти влияния стали рассматриваться как механизм, играющий важную роль в поддержании бодрствования. Понижение же уровня бодрствования и наступление сна стало в дальнейшем трактоваться как выражение
Вы читаете Проблема «бессознательного»
