Проблема «бессознательного»

Из всего сказанного достаточно ясно, что не учитывая роли «бессознательного» как фактора регуляции и в частности не учитывая значения неосознаваемых «уста­новок», мы лишены возможности понять организацию наиболее важных форм приспособительной деятельности мозга. В отрыве от идеи неосознаваемого регулирования невозможно понимание ни «автоматизированных» дейст­ вий, ни иерархии в функциональной структуре актов поведения, ни природы сновидений, ни физиологических механизмов провокации и сопротивления болезни, ни многого другого. Использование же идеи неосознаваемой регуляции позволяет начать объяснение всех этих слож­ных проблем, которых мы долгое время избегали касать­ся, с новых и во многом весьма интересных позиций.

Есть поэтому основание думать, что длившиеся очень долго (целое столетие!) споры с реальности «бессозна­тельного» близятся к концу. Эти дискуссии оказались далеко пе бесполезными. Они не только позволили уста­новить сам факт существования «бессознательного», но и выяснили роль последнего как одного из валяных фак­торов регуляции поведения и биологической активности организма человека. Вместе с тем они способствовали более глубокому пониманию природы этого фактора, по­казав, что он выступает неоднозначным образом (при одних условиях как неосознаваемые формы психики, при других же — лишь как неосознаваемые формы высшей нервной деятельности, лишенные модальности «пережи­вания»). Дискуссии позволили также уточнить принци­пы анализа всей этой очень сложной проблемы, подчерк­нув, что в ней, как и во всех других областях учения о мозге, единственным путем углубления знаний являются объективно контролируемые приемы, опирающиеся на лабораторный эксперимент или клиническое наблюдение и принципиально несовместимые ни с какой подменой научных категорий доводами, основанными только на интуиции, на «чувствовании» или «понимании» (в дильтеевском смысле). Эти споры дали возможность яснее представить основные функции «бессознательного»: почему их следует понимать как связанные с процессами переработки информации и формирования и использова­ния установок, и каким образом «бессознательное» ока­зывается включенным в структуру нормальной повсе­дневной деятельности, в изменения функционального состояния и в клинические реакции организма че­ловека.

Благодаря же совокупности всего этого стало воз­можным адекватное раскрытие отношения «бессозна­тельного» к сознанию и были созданы серьезные препят­ствия на пути использования идеи «бессознательного» в качестве опоры философии иррационализма, социального пессимизма и рафинированной мистики.

Когда мы говорим, что спор о природе «бессознатель­ного», который позволил прийти ко всем этим положе­ниям, близится к завершению, мы не думаем, конечно, что все или хотя бы большинство их тех, кто принимал участие в дискуссиях, с этими положениями согласны. О завершении спора следует говорить лишь потому, что все учение о мозге вступает в наши дни — это очевидно, вероятно, для всех — в совершенно новую фазу. В этой новой фазе представление о «бессознательном», так же как представления о многих других формах мозговой деятельности, должно быть преобразовано в соответствии с новыми общими принципами, новыми идеями, на основе которых мы пытаемся сейчас объяснять работу мозга. Среди этих новых идей совершенно особое по важности место занимают идеи теории биологического регулирова­ния. И поэтому представление о «бессознательном» не имеет другого пути, как преобразоваться в соответствии с основными положениями этой теории.

Если читатель согласится с таким пониманием, то автор будет считать, что задача, которую он поставил пе­ред собой в этой книге, выполнена и что долгим и страстным дискуссиям о проблеме «бессознательного» могут быть подведены какие-то позитивные итоги.

Рассмотрение учения о «бессознательном» в его наи­более общем плане с позиций диалектико-материалисти­ческой философии, а в плане его конкретных построений с позиций теории биологического регулирования, является по нашему убеждению, единственной стратегией, которая раскрывает перед этим учением широкие возможности дальнейшего развития. Хотелось бы верить, что наиболее дальновидные представители психоаналитической школы не смогут, в конечном счете, с этим не согласиться.

Послесловие

Послесловие к книге дает автору возможность погово­рить с читателем не о содержании написанного, а об от­ношении автора к этому содержанию, о том, почему книга была написана именно так, а не иначе, что в кни­ге представляется автору главным и что, собственно, он всем написанным хотел сказать. Даже если читатель вы­полнил положенную ему работу доброжелательно и при­лежно, а автор очень старался быть последовательным и строгим, такой откровенный прощальный разговор быва­ет иногда не бесполезным.

Мы хотели бы оттенить поэтому в послесловии нес­колько моментов, представляющихся нам централь­ными.

Первый из них относится к самому существу идеи бессознательного. Всем ранее сказанным мы стремились показать неправомерность одного из широко все еще принятых толкований этого понятия и адекватность дру­гого. Какое же толкование нам представляется неправо­мерным?

Перед нами лежит чрезвычайно содержательная и во многом талантливо написанная книга «Бессознатель­ное» (6-й Бонневильский коллоквиум), опубликованная в 1966 г. под общей редакцией Ey с участием

Guiraud,

Hyppolite,

Lacan,

Merleau-

Ponty,

Minkovski и ряда дру­гих ведущих французских исследователей в области ней­ ропсихиатрии, психологии и нейрофизиологии. В этой книге, явившейся результатом многолетней подготови­тельной работы большого авторского коллектива, отра­жены разные подходы к центральному поставленному в ней вопросу: что же такое, в конце концов, представляет собой «Бессознательное»? При всей, однако, пестроте звучащих здесь толкований в них проходит красной нитью одна общая идея: «Бессознательное» — это нечто таящееся в скрытых глубинах психики, нечто противо­стоящее сознанию и живущее по своим особым, своеоб­разным, не характерным для сознания законам,

Эта мысль, конечно, отнюдь не нова. Затронув ее од­нажды,

Chesterton бросил в свойственном ему саркасти­ческом стиле характерную реплику: «'Бессознательное': смешной миф, претендующий на то, что каждый чело­век носит в себе нечто вроде старой обезьяны-микроце­фала» [198, стр. 47]. Еу, подходя в этой же мысли, есте­ственно, в совсем ином «ключе», дал определения, кото­рые с большой точностью отразили стиль подхода, оказавшегося типичным для очень длительного периода в развитии представлений о бессознательном: «Бессозна­тельное — это глубина существа, это то, что не выступает на поверхность не только потому, что оно не находится на поверхности, но потому, что оно не должно там нахо­диться... Существование этого бессознательного часто отрицают, говорил

Bergson, потому что не знают куда его поместить. Бессознательное не может быть простым отрицанием, простым отсутствием «сознания»... Бессоз­ нательное не подчиняется закономерностям сознания. В этом заключается фундаментальность интуиции, коперниковская революционность открытия

Freud. Бессоз­нательное в его чистой форме указывает рациональному началу, что оно подчиняется иным законам. Отсюда воз­никает его вытеснение... Бессознательное вынуждено скрываться, оно заключено под стражу и, если можно так выразиться, приговорено к тому, чтобы не появлять­ся, не манифестировать, если только не возникают толе­рантность и ослабление законов сознания... Ему дозво­лено выступать только как иероглифу, который нужда­ется в расшифровке... Только психоанализ позволяет ему обнаруживаться» [198, стр. 14— 15].

Мы привели эти характерные выдержки из вступи­тельной статьи Еу, чтобы показать, во-первых, в какой степени исходные положения

Freud, выдвинутые на ру­беже столетий, и в наши дни продолжают определять психоаналитически ориентированную клиническую мысль (и следовательно, какую малую по существу роль сыгра­ло все так называемое неофрейдистское движение) и, во-вторых, чтобы еще раз оттенить, что именно про­тивопоставляется нами этому ортодоксальному пони­манию.