недели распада ободряло, было не знакомство с кругами политических или военных вождей или же интеллигентных слоев Германии, но близость к германским фронтовым бойцам и к миллионным массам немецких рабочих и крестьян, из которых впоследствии образовалось это стальное ядро нашего народа. Только этому обязан я мужеством решиться на титаническую борьбу и с первого дня верить в ее конечный успех. Но, если вся храбрость и мужество германского народа выявились в подвигах фронтового солдата, то этого ни в коем случае нельзя было сказать относительно тогдашних вождей Германии.
Вот почему я принял решение дать Германии новое водительство, заключавшее те же ценности, которые мы требовали от широких народных масс и которые, как показала история, мы, вне всякого сомнения, сохранили. Высший слой германского народа поставил на пробу в ноябре 1918 года свои способности руководить нацией. С полной ясностью предстал передо мной вопрос, который надлежало разрешить. Надо было создать новую организацию руководителей. Каждая мысль спасти нацию при помощи старых политических форм заставляла верить, что наблюдавшийся повсюду упадок духа должен был, благодаря случаю и наперекор всем законам логики и опыта, претвориться в новую силу. В течение четырех лет германский народ дал еще неведомые в прошлом доказательства своей духовной ценности. Полки шли в огонь, не колеблясь, и истекали кровью. Батареи стреляли до последнего офицера и солдата. Экипажи кораблей сжимали в руках разорванные флаги и шли ко дну с германским народным гимном на устах. И этому проявлению вечного героизма на фронте была противопоставлена потрясающая трусость в руководстве империей и нацией. В то время, как в течение четырех лет геройский фронт в бесчисленных жертвах доказал свою ценность, германское правительство ни разу не нашло в себе силы к какому-либо решению подобного же величия и смелости. Все мужество было у фронта, а вся трусость концентрировалась в тылу, в организованном политическом руководстве страною. Все попытки спасти Германию могли при таких условиях удаться лишь в том случае, если бы эта политическая головка была бы вырвана и устранена. Для этой цели надо было найти путь к отбору новых политических вождей. Но это исключало всякую возможность творить грядущую историю Германии в рамках старых политических партий. В те ночи, когда я когда-то решил сделаться политическим деятелем, решилась также судьба немецкого партийного мира.
Если я сегодня, перед лицом всеобщего подъема нашей страны, счел нужным это сказать, то я могу[44] согласиться с теми, которые, заглядывая в наше будущее, видят повсюду одни затруднения и не хотят примириться с тем, что к прошлому возврата нет. В эту торжественную минуту я бы хотел самым категорическим образом заявить, что в долгие годы роста нашего движения и его борьбы за овладение властью и тем самым за Германию, я не видел со стороны того, другого мира – ни понимания, ни поддержки. Эти люди прошлого видели в моей попытке пробудить в Германии дух мужества и радостной ответственности не более, чем вредную инициативу, потому что в их глазах мужество было равносильно безрассудству, а трусость представлялась величайшей мудростью. Они, конечно, допускали для нашего прошлого необходимость гражданских доблестей, но, тем не менее, считали, что переживаемое время эти сентиментальности уже переросло. Они, правда, говорили о прусском духе» но забывали, однако, что прусское происхождение не закреплено ни в каких документах, но заключается лишь в безукоризненной выдержке. У них на устах всегда были имена великих прусских героев, и они охотно ссылались на них при каждом подходящем случае, но не допускали, что весь их собственный духовный багаж подпадал под ту категорию, которую пруссак Клаузевиц в своих воспоминаниях охарактеризовал словом „трусость“. Ввиду этого, они, конечно, не могли понять неизвестного бойца, попробовавшего дать право голоса в области политики германскому фронтовику и создавшего для этой цели партию, в которой этот самый немецкий фронтовой солдат получил впервые политическое представительство.
Они не поняли или же не хотели понять, что и для политического вождя и политического руководства нацией сильный характер, верное сердце, мужество, отсутствие боязни ответственности, ни пред чем не отступающая решимость и непоколебимая твердость гораздо важнее, чем отвлеченное знание. Но так как они это считали несущественным, их собственные организации, также зараженные этим духом, не были в состоянии разрешить ни одной серьезной задачи.
То, что они создание Национал-социалистической партии рассматривали как дробление национальных сил, было лишь первым шагом к большому оздоровлению и тем самым объединению германского народа. Начался новый процесс политического отбора. Из-за провозглашения непримиримых пунктов нашей программы колеблющиеся от нас отшатнулись. Но, благодаря выявлению [45] нашей партией постоянной готовности к действию, нам удалось привлечь в наши ряды подлинных борцов.
Так начал я собирать мою старую гвардию, которая – за незначительными исключениями – меня не покинула. И когда я пятнадцать лет тому назад в Мюнхене делал этой гвардии смотр, она не отличалась большой численностью, но зато по своим моральным качествам отражала все наши национальные добродетели.
Это было первое политическое движение, которое было отрешено от интересов каких-либо классов, профессий, промышленных кругов или же иных группировок и которое не боролось за определенную политическую систему или же форму правления. У этого движения был только один лозунг, и этим лозунгом была – Германия.
Если мы после стольких лет оглянемся на первые годы нашей нечеловеческой борьбы, то мысль об этом должна нас заставить содрогнуться: какой гигантский поворот судьбы! Как выглядела Германия во время этого первого партийного конгресса? Униженной, презираемой и обесчещенной, экономически обессиленной и ограбленной, во внутренних своих делах предавшейся безумию, во внешних делах – попираемой пятой неумолимого врага.
А сегодня? Мы все невольно трепещем от внутреннего удовлетворения, когда нам ставят этот вопрос. Но вместе с тем мы не должны забывать, что все это время германский народ оставался все тем же. Народ 1918 года был тем же самым, каким он был в 1914 году, народ 1913 года был тем же самым, каким был в 1918 и стал в 1933 году. Это те же мужчины и женщины. Как же объяснить загадку нашего воскресения[46] ?
Только одно с тех пор изменилось. Водительство германского народа стало другим. Его создал, путем безжалостного отбора, национал-социализм. Но, поскольку этот отбор относится к годам нашей борьбы, он представляет собою высшую ценность, которая не может быть заменена какой-либо иной внешней силой военного или политического значения. И это водительство стало символом германского воскресения. Чудо, которое произошло в Германии с 1805 по 1813 г. г., не представляло собою ничего другого. Прусскиемужчины и женщины во времена битвы народов при Лейпциге были теми же пруссаками, что и в дни Иены и Ауерштедта. Но и в ту эпоху слабая государственная и военная власть была заменена через несколько лет личностями героического типа, и их имена, имена Штейна и Блюхера, Шарнхорста и Гнейзенау, Йорка и Клаузевица, объясняют нам чудо великого воскресения Пруссии. И в двадцатых годах нашего века чудо германского воскресения обгоняется[47] теми же причинами. Заслуга этого воскресения лежит на Национал-социалистической партии, которая проделала гигантскую работу, чтобы Германия нашла в себе силы вернуть свое прежнее значение среди народов.
Эта партия должна была разрушить и вырвать с корнем тот, другой партийный мир. Она должна была объявить безжалостную войну классовым и сословным предрассудкам. Она должна была позаботиться о том, чтобы, независимо от рождения и происхождения, сильный волей и талантливый немец мог бы найти доступ к высшим ступеням социальной лестницы. Она должна была очистить Германию от всех тех паразитов, для которых бедствия родины и нашего народа явились источником самообогащения. Она должна была провозгласить вечную ценность крови и почвы и поднять уважение к предвечным законам нашего национального бытия. Она должна была, наконец, объявить беспощадную войну самому злейшему врагу, который угрожал основе существования нашего народа: интернациональному еврейскому врагу человечества.
В нашу задачу входило очистить тело германского народа, его расу и его культуру от этого паразита. Партия должна была положить конец разброду, который царил в так называемом общественном мнении. Для достижения этого она должна была взять в свои руки все средства пропаганды, печать, театр, фильм[48] и направить все это к одной цели.
Но она должна была также обеспечить социальную базу нового народного единения, поставить народное хозяйство в зависимость от пользы государства и, в первую очередь, утвердить авторитет
