согласованность царит между партией и народом, лучше всего свидетельствует деятельность „Национал- социалистического союза народного благополучия“. Эта организация самопомощи по инициативе партии была создана несколько лет тому назад для того, чтобы оказывать дополнительную помощь всем тем, кто в ней нуждается. В связи с наступавшей зимой был объявлен кружечный сбор на „зимнюю помощь“, и в короткое время были собраны сотни миллионов. Каждую субботу и воскресенье всюду – на улицах, в кафе, поездах, трамваях, кино, театрах и ресторанах к вам подходят люди с красными кружками, в которые каждый охотно опускает несколько пфеннигов. Опускает охотно, потому что знает, что на средства „зимней помощи“ был по соседству с его домом устроен детский сад, что мастер Шульце получил на эти средства дополнительный отпуск, что семья Бауэра, пострадавшая от английского налета, получила из фонда „Союза народного благополучия“ дополнительные средства, помимо государственной страховки.
Сейчас, в связи с привлечением женщин на работу, в Германии устроено огромное количество детских садов. Жены рабочих, занятые на производстве, утром приводят детишек в детский сад, где они остаются под присмотром опытных воспитательниц. Возвращаясь с работы, матери забирают детей домой. Таких детских садов в Германии сейчас устроено 28 000. Все это результат организованности Национал- социалистической партии и дисциплинированности германского обывателя, доверяющего своей партии и знающего, что пожертвованные им средства пойдут не как у нас, в международное общество помощи рабочим, где их получат крикуны и агитаторы, не на создание сети шпионажа в Аргентине, не на мифические нужды мирового пролетариата, которого мы, кстати сказать, из-за невозможности попасть за границу так никогда и не видели, а на его же насущные нужды. И помощь будет ему оказана именно в такой форме, в какой она ему нужна. Его спросят, в чем он нуждается, с ним посоветуются.
По субботам и воскресеньям вы увидите с кружками „зимней помощи“ и детвору, и стариков, и школьную молодежь. К вам протянется и мозолистая рука рабочего, и нервная, жилистая рука инженера, и тонкие пальцы артистки.
Да, в Германии нет сословий, нет классов. И это достигнуто не уничтожением миллионов лучших людей, а пробуждением сознания единства всех немцев. И если большевистская партия со дня своего основания повторяла: „Путем насилия“, то Национал-социалистическая партия ответила: „Путем убеждения и личного примера!“
Это единственный правильный путь, по которому должны идти и мы.
Основной экономической проблемой, над разрешением которой политики и экономисты больше всего ломали голову, была проблема распределения богатств. Если в США до последнего времени были миллионы безработных, не имевших чем накормить и во что одеть свои семьи, то это объяснялось не тем, что Америка производила слишком мало для того, чтобы удовлетворить потребности своих граждан, а неравномерностью распределения богатств. Все богатства там сосредоточены в руках небольшой группы капиталистов. Случалось, что товары гнили и портились на складах, их бросали в море, чтобы из-за избытка их не начали падать цены, а тем временем миллионы безработных влачили полуголодное существование, любуясь; как миллионеры катались в своих роскошных лимузинах.
Другой крайностью, своего рода „опрокинутой“ карикатурой на США является экономическая система Советского Союза, где вообще нет богатых, а все богатства сосредоточены в руках государства, скупо выдающего гражданам минимальный заработок и инвестирующего все средства в дело создания гигантской военной промышленности, тратящего колоссальные суммы на коммунистическую агитацию в других странах и на экспорт промышленных изделий себе в убыток. Последнее кажется странным, а, между тем, за счет советского обывателя за границу вывозилось колоссальное количество промышленных и сельскохозяйственных товаров по ценам ниже себестоимости, причем дефицит покрывался из карманов советских граждан. С точки зрения марксизма, это имело два преимущества: во-первых, за вырученную валюту можно было покупать машины, необходимые для создания мощной военной промышленности; во- вторых, низкая цена советских товаров подрывала конкуренцию местных промышленных предприятий, вынужденных закрываться и выбрасывать рабочих на улицу. Ведь большевики до последнего времени оставались верны своему старому принципу: чем хуже рабочему, тем лучше нам, потому что тем больше надежд, что начнутся беспорядки и в остальной Европе. Таким путем на местах создавался авангард революционных армий, приверженцев Москвы, вербовавшихся из людей, обездоленных ею же. А Москва лицемерно присылала рабочим, которых она только что выбросила с семьями на улицу, копеечное вспомоществование из средств, собранных ценой лишений и нищенской жизни русских рабочих и крестьян. И за границей находилось немало наивных, свято веривших в благородство своих предателей, воображавших, что единственным другом пролетариата является большевизм, и что освобождение придет с Востока.
Этой политике нельзя отказать в исключительной ловкости. Однако секрет ее силы, конечно, только в неосведомленности рабочих масс.
Между двумя подводными рифами, о которые разбилось столько политических и экономических систем, между произволом капитализма и рабством марксизма уверенная рука кормчего Великогермании умело и быстро провела германский государственный корабль.
Принцип, на котором основан экономический строй Германии, чрезвычайно прост: „Изобретай, создавай, обогащайся, но только с условием, что ты исполнишь все свои обязательства по отношению к своим соотечественникам“.
Инициатива частных предпринимателей в Германии не ограничивается и не тормозится ни в торговле, ни в промышленности. Но каждый предприниматель обязан:
Во-первых, платить рабочим определенные установленные государством ставки, обеспечивающие им вполне приличное существование, и
Во-вторых, создать своим рабочим и служащим хорошие социальные условия, гарантированные государством.
Национал-социалистической партии пришлось вести упорную борьбу за признание нового порядка. Не мало было работодателей, которые считали вмешательство государства в их частные дела недопустимым посягательством на их исконные права; рабочие же, распропагандированные марксистскими агитаторами, свято верили, что истину можно найти только в произведениях Карла Маркса и что, лишь победив классового врага, можно будет „путем насилия“ добиться создания справедливого порядка. Лживое учение марксизма побуждало многих рабочих отказаться от всякой попытки договориться с работодателями. Казалось, в ослеплении ненависти рабочие не хотели даже допустить мысли, что человек не враг своему ближнему и что в интересах каждого договориться и работать сообща на благо Родины.
И вот в минуту общего ослепления и ненависти, когда, казалось, волна марксизма захлестнет страну, когда левые партии имели абсолютное большинство в рейхстаге, а евреи заправляли всеми делами, группа идеалистов решила начать поход против учения лжи и ненависти, державшего свыше полувека во власти своих идей рабочих всего мира.
У этих идеалистов не было ничего, кроме безграничной любви к Родине и к своему народу, и веры в торжество разума. Каким безнадежным казалось их начинание в те времена! Часть газет их высмеивала, часть вообще о них не писала, пытаясь убить их молчанием. Левые партии обливали их грязью и издевались над людьми, решившимися вдруг выступить против „научных теорий“ марксизма и т.д.
Один из этих борцов за идеалы национал-социализма, активно работавший в партии почти что со дня ее основания, рассказал мне историю „боевого периода“ работы партии на заводах и в рабочих организациях.
„Мы приходили на все рабочие собрания, посещали все рабочие организации. Нас встречали насмешками или угрозами; приходилось всходить на трибуну после того, как с нее целый ряд ораторов до вас призывал к вражде, ненависти и насилию. Десятки раз я стоял на трибуне, зная, что меня даже не захотят выслушать, предчувствуя, что меня освищут, изобьют, вышибут. Тысячи полных ненависти жгучих глаз были устремлены на меня со злобой и презрением, а я стоял один перед этим бушующим живым морем злобы и ослепления, среди людей, подстрекаемых жидами и их приспешниками. Толпа прерывала каждое мое слово ревом, свистом и угрозами, кричала „долой“, прежде чем я успевал высказаться. У них на все случаи были приготовлены трафаретные заученные возражения, внушенные им другими, и которые можно было бы разбить в пять минут. Но как редко удавалось говорить пять минут! И все же мы говорили, говорили, веря, что немецкий народ услышит нас. Мы знали, что он ослеплен и одурачен лживыми
