Вопросы социализма (сборник)

унаследованной культуре — науке, искусстве, формах общения и т. д. …» [96]

Социалистический человек, таким образом, — не праздный сибарит, но и не homo faber; его бытие может быть основано на «подвижном равновесии»[97] ипостасей — «трудовой» и «досужной», материально-преобразовательной и «созерцательной». Организационная концепция социализма уделяла главное внимание превращению общественного труда в «научный процесс, ставящий себе на службу силы природы и заставляющий их действовать на службе у человеческих потребностей…»[98]. Но есть еще «первозданное, неоспоримое, непреложное, основное — могучие инстинкты и соки жизни… Социализм для них. Вставшая во весь рост человеческая личность — это они, силы и соки жизни, освобожденные от пут»[99].

А. А. Богданов рассчитывал, что трудовой коллективизм разрешит и еще одну дихотомию человеческого существования — «противоречие между непосредственно-эгоистическими устремлениями и непосредственно-социальными»[100]. В социально-экономическом плане это означало бы превращение труда на благо общества в органическую потребность, что в совокупности с переменой занятий и всесторонним научно-техническим знанием заменило бы рыночный механизм вовлечения трудовых ресурсов в производительный процесс; в духовной же сфере — психологическую совместимость и полное взаимопонимание людей. Убежденность, что «для личности невозможна гармония жизни иначе, чем в труде для коллективного блага», хотя и имела реальные основания в духовном складе самого Богданова и его современников — революционных интеллигентов и передовых рабочих, тем не менее упрощала проблему, явно недооценивая всей сложности как личностных, так и общественных структур.

Можно спорить о том, насколько силен в человеке природный эгоизм и насколько воспитуем коллективизм. Но очевидно, что, отвергая в полемике с буржуазным индивидуализмом «автономность личности» и не «зарезервировав» в своей модели социализма права индивида на самовыделение, Богданов, наряду с другими марксистами той эпохи, явно не учел опасности, которая скрыта в возможности истолкования коллективизма как «послушания большинству»[101] .

Однако, с другой стороны, идейная эволюция Богданова показывает ошибочность мнения, что классовый подход «неизбежно притупляет интерес к человеческим качествам, необходимым для созидания… Готовность человека к революционной борьбе приобретает больший вес, чем его готовность к эффективному осмысленному труду»[102]. Подчеркивая, что пролетариат — «класс-разрушитель лишь по внешней необходимости, созидатель по самой природе своей», Богданов не только выдвигал на первый план именно «строительные» (а не «боевые») задачи рабочего класса, но и перед лицом угрозы эскалации насилия отказался от признания классовой борьбы главной движущей силой перехода к социализму.

Развитие социальности человечества для Богданова — основной смысл цивилизации[103]. Уже в 1914 г. Л. Б. Каменев с укоризной писал, что в системе его взглядов, взятой в целом, «идея общности всех людей превалирует над идеей классовой и групповой борьбы»[104]. Это было сказано на пороге первой мировой войны, поставившей «ясно дилемму: преодоление анархии социальных сил и интересов или распад цивилизации»[105]. Очевидец кровавой мясорубки, скромный полковой врач, беспартийный социал-демократ Богданов, как и большевики, занимал по отношению к войне интернационалистическую позицию. Но он не поддерживал лозунга превращения империалистической войны в войну гражданскую. Ибо уже не мог согласиться с высказыванием Маркса, что рабочим придется пережить 15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений, чтобы изменить существующие условия и самим сделаться способными к политическому господству[106]. Богданов стал противополагать завоеванию власти пролетариатом его «культурное вызревание» в рамках буржуазно-демократического строя. Он надеялся, что «организационное мышление», распространившись на рабочий класс, а затем на другие слои общества, разрушит «фетиши авторитарно-индивидуалистического сознания» и станет основой единения общечеловеческого коллектива в условиях атомной эпохи[107], регулирующей силой, способной найти механизмы предотвращения «безумно-истребительных столкновений», в которые увлекают народы экономические стихии[108] .

Чувство, что в индустриальную эру изменение мира насилием, даже революционным, может вызвать лавинообразный процесс, ставящий под угрозу саму жизнь на Земле, заставило Богданова воздерживаться от понятия «диктатура пролетариата». Такая позиция вступала в противоречие с «ортодоксальным» марксизмом и большевизмом. Еще более конфликтными были выступления Богданова о «неоправданном максимализме» курса на социалистическую революцию в России. В статье «Государство-коммуна», опубликованной в «Известиях» Моссовета 27 июня 1917 г., он полемизировал с ленинскими «Письмами о тактике». Считая иллюзией надежды на мировую революцию, на помощь со стороны опутанного соглашательством европейского пролетариата, не веря в способность Советов быть государственно- правовыми организациями, Богданов не видел и возможности прочного союза пролетариата с российским крестьянством, опасаясь перехода расхождений между ними в столкновения с подавлением одной из сторон «грубо-механическим путем». Богданов предостерегал против гражданской войны «с расточением лучших сил народа» и видел единственный способ избежать ее в установлении парламентской республики, в рамках которой пролетариат должен выполнить «программу культуры» как необходимое переходное звено между реализацией «программы-минимум» и «программы-максимум».

Сборник «Вопросы социализма», состоящий из статей, написанных до Октябрьской революции, но вышедший после нее, подобно праведному миролюбию В. Г. Короленко[109] и «Несвоевременным мыслям» М. Горького прозвучал явным диссонансом рядом с упованиями на близость «последнего и решительного боя», вследствие чего член ЦК РКП (б) Н. И. Бухарин безапелляционно обвинил Богданова в «оппортунистическом культурничестве»[110].

Лидер «левого крыла» большевистской партии был прав в одном — «рассматривая исторический процесс как рационалист»[111], Богданов проглядел то, что он позднее в письме тому же Бухарину признает «правдой действенного порыва»[112]. Рассмотрение социализма как «мировой организационной задачи» не смогло стать исторически «органической» идеологией, указать массам путь к разрешению реального революционного кризиса, ибо «подменять конкретное абстрактным один из самых главных грехов, самых опасных грехов в революции»[113].

Богданов находил правильным Брестский мир[114], но не принял методов «военного коммунизма» и не вернулся в партию большевиков, хотя еще в 1920 г. ему предлагались в ней руководящие посты[115]. Он понимал, что переходной ступенью от рынка труда к свободе труда не может быть «пролетарское внеэкономическое принуждение», представлявшееся частью «азбуки социализма» и Н. Бухарину, и Е. Преображенскому, и Л. Троцкому.

Но уйти в сторону от строительства новой жизни он не мог. Член Коммунистической академии, профессор политэкономии МГУ, Богданов стремится показать «работающую полезность» созданной им «всеобщей организационной науки» для решения важных хозяйственных вопросов. Доклад «Организационная наука и хозяйственная планомерность» открывает проходившую в январе 1921 г. под председательством академика В. М. Бехтерева Первую Всероссийскую инициативную конференцию по научной организации труда и производства и становится заметным вкладом в разработку модели народнохозяйственного баланса[116].

Именно с возможностью распространения «всеобщей организационной науки» связана активная роль А. А. Богданова в 1918–1920 гг. в Пролеткульте. Этот аспект деятельности снискал ему незаслуженно недобрую славу, отчасти ввиду действительных идеологических и организационных ошибок его и первого председателя Пролеткульта П. И. Лебедева-Полянского[117],