Маша все это время находилась в состоянии за гранью шока, когда реальность перестает восприниматься вообще. «Есть женщины в русских селеньях» она твердила как молитву. Все представления о добре и зле летели в тартарары, унося за собой юношеский максимализм вместе с остатками девичьих грез. Как жить, если ты убил человека? Оказывается, нормально. Можно не только жить, но и играть с дитем, шутить с подругами. Только руки от крови отмыла и пошла себе спокойно, как ни в чем не бывало. То, что раньше воспринималось как конец света, тут, в этом времени, стало обыденностью.
К исходу дня прискакал еще один отряд татар. Они долго бродили вокруг и гортанно кричали.
— Они, видно, предводителя своего зовут, — догадалась Варвара.
Поскольку никакого ответа не было, татары начали постреливать через заграждение.
— Что делать будем? — спрашивали все.
И решили ждать. Потому как, если город отобьют, то и их вызволят. А если не отобьют, то всяко не жизнь…
Двое суток между небом и землей, почти без сознания, то есть не сознавая то, что происходит, провела Маша с другими женщинами в Бабьем городке. На второй день набежавшей татарской рати, которая уже активно волновалась и пыталась нападать, выкинули головы убитых. Сначала за стенами поднялся нечеловеческий рев, а потом все стихло.
— За подмогой пошли, — зашептали бабы. — Хоть бы их от города отбили.
Вечером все молились, понимая, что серьезную атаку им не пережить, а ночью случилось чудо, на которое никто уже и не надеялся.
Тихий плеск раздался со стороны реки.
— Ой, бабоньки, только не убивайте, свой я, — прошептал голос из темноты, — Наш воевода про вас прослышал да велел в Кремль вывезти. У нас тут лодки, грузитесь потиху.
Перевозка прошла почти бесшумно, в крепость входили под покровом ночи. Благо темень была, хоть глаз выколи. Встречали их как героев. Сразу еды надавали, питья налили. Бабы, захмелев, принялись пересказывать, что с ними случилось, а Маша глотнула из стакана и то ли заснула, то ли потеряла сознание.
КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. По легенде, переданной В. Н. Татищевым, в 1382 году, когда на Москву шел Тохтамыш, сбежавшиеся с окрестных деревень несколько сот баб, которых воевода не пустил в город из опасения голода, укрепились недалеко от Кремля, в лесу. Появившиеся на третий день татары захотели их тотчас взять, но бабы попросили, чтобы к ним въехало 50 татар, а когда татары, «понахалившись», въехали, убили их всех и головы «выметали». После этого они защищались еще два дня, пока воевода не прислал за ними ночью лодки. Это место теперь называется Бабий городок, сохранились даже 1-й и 2-й Бабьегородские переулки.
Мишка всю ночь дежурил на стенах, слушая страшилки бывалых воинов про то, что татары мастера зазевавшихся часовых арканами со стен стаскивать. Из-за этого он перенервничал и утром, когда его сменили, рухнул спать прямо у подножья стены, благо ночи были теплые.
Но выспаться ему не дали. Только уснул, растолкал его Нос, заставил умыться и даже переодеться в чистое — в нарядный кафтан, выглядевший как новенький. Только у сердца маленькая, почти незаметная под штопкой дырочка. Мишка быстро оделся, стараясь не думать о том, откуда эта дырочка взялась и где сейчас бывший хозяин кафтана.
— Будем при князе, — объяснил Нос, тоже переодеваясь в чистое (но свое). — Татары скоро мурз пришлют. Переговоры будут говорить.
Видимо, Остей все-таки выделял Мишку.
В залу бежали вприпрыжку и лишь успели занять места за креслом Остея (он тоже по этому поводу приоделся), как вошла делегация парламентариев. К удивлению Мишки, татарами оказались только двое. Еще двое имели явно славянские рожи. Они со слегка насмешливыми улыбками поклонились Остею (татары просто уставились на него немигающими глазками).
— Здоров будь, Александр Дмитриевич! — радушно произнес один из славян.
— И вы будьте, — сухо ответил Остей, — Симеон Дмитриевич и Василий Дмитриевич.
«Князья тоже, — сообразил Мишка. — Братья, что ли?»
Симеон и Василий, действительно, немного походили друг на друга. Только Симеон был живее, а Василий смотрел хмуро и почти неподвижно.
— Чего надобно? — так же сухо продолжил Остей.
— Эх, — вздохнул Симеон, — воин ты добрый, а вот с послами говорить не умеешь.
— А вы послы? — уточнил Остей, и в голосе его просквозило презрение.
— Да как сказать, — весело развел руками Симеон. — Когда послы, а когда заложники…
— Ты дело говори! — буркнул Василий.
— Да, мы чего пришли, — Симеон вел себя явно не по протоколу, и Остея это злило. — Дмитрия Иоанновича точно в городе нету?
— Нету, — отрезал Остей.
— А сестры нашей? — неожиданно тревожно поинтересовался Василий.
— Великая княгиня, — максимально официально ответил Остей, — с младенцем уехала из города еще тыждень… неделю тому.
Братья-князья переглянулись, кажется, с облегчением. Мишка удивился еще больше: «Так они братья жены московского князя? И помогают Москву захватить? Как тут все запутанно…»
— Великий хан Орды, — наконец перешел на официальный тон и Симеон, — пришел сюда искать князя Дмитрия…
—
— Мы видим, — миролюбиво улыбнулся Симеон, — и потому великий хан предлагает вам открыть ворота и вынести поклонный дар. К чему дальнейшее кровопролитие?
— Ни к чему, — согласился Остей. — Так что великий хан может просто уйти. Безо всяких даров.
Наверное, с минуту посланники и Остей буравили друг друга взглядом.
— Ладно, — Симеон снова перешел на доверительный тон, — стены у города крепкие, пушки, опять же. Взять его не получится…
Остей с вызовом кивнул.
— Но уйти просто так великий хан не может. Это позор, а он позора не любит, знаешь ведь.
Остей снова кивнул, но уже неохотно.
— Значит, пойдет окрестные веси и городки разорять. У тебя сколько беженцев? Ну так можешь им передать, что возвращаться им будет некуда. Все пожгут. Кто остался — в полон заберут.
Остей покраснел и закусил губу. Мишка снова ощутил, что князь — совсем еще пацан. Оборону города он организовать может, а вот переговоры вести — не очень. Мишка покосился на Носа. Тот с выражением страдания жевал бороду. Ему явно было что подсказать князю, но он не мог влезть в разговор.
— Ничего, — наконец через силу произнес Остей, — отстроятся. Не впервой.
— Ясно, — грустно сказал Симеон.
— Да что с ним говорить, — зло усмехнулся Василий, — его Литву небось не тронут.
Это так задело Остея за живое, что он вскочил:
— Я князь русский! Я за Москву живот положу!
— Ага, — по лицу Василия было видно, что он не прочь сплюнуть, но в парадной зале неудобно, — положишь… За стенами сидючи. А людишки русские без домов да хозяйств точно положат… Пошли, брат, видно, кроме нас с тобой, тут больше некому за русских людей печалиться…
Князья уже собрались развернуться и уйти (даже не кивнув на прощание), когда Остей сдался:
— Ладно… Клятву дадите?
Симеон разулыбался:
— Конечно!
— Неси икону! — потребовал Василий…
