А. П.).
Это в который раз на те же самые грабли? Сколько же людей погибло из-за просчетов разведки, кто это подсчитывал?!
Ну, а слова, приведенные выше в цитате из книги Батова о том, что немцы сумели обезвредить мины, заставляют меня задуматься еще раз: почему же саперы армии Батова не сумели обезвредить мины на участке нашего наступления? И не противотанковые, а противопехотные? Или эту идею подсказал впервые оказавшийся вблизи боевой обстановки наш новый комбат Батурин?
А может быть, гибель какой-то сотни штрафников - мелочь по сравнению с жертвами плохой разведки 65-й Армии?
Мне снова захотелось обратиться к воспоминаниям Александра Васильевича Горбатова, где он рассказывает, как в операции 'Багратион' в ночь перед наступлением 'под шум и грохот бомбежки наши труженики - саперы проделали сотни проходов в минных полях и проволочных заграждениях для пехоты... работая в непосредственной близости от противника, зачастую под пулеметным и оружейным огнем'.
Ну, а если в нашем случае мины были действительно неизвлекаемыми, то почему бы не пустить на них прямо во время артподготовки танки-тральщики, которые за считанные минуты справились бы с этими проходами?
Как показалось тогда мне, офицеру всего-навсего ротного масштаба, и как кажется теперь, спустя много лет, такое простое решение могло бы прийти в голову и комбату, и тем более командарму. Но почему-то не пришло...
Наверное, заслуженно ни Батурин, ни Батов не удостоились того, чтобы штрафники между особой называли их 'батя', как Осипова, хотя фамилии обоих начинались со слога 'бат', созвучного с этим теплым словом 'батя'.
Вот еще один документ. У меня в руках большая статья известного журналиста Эдуарда Поляновского 'Солдат Победы Жуков', опубликованная накануне 50-летия Победы 11 апреля 1995 года в 'Известиях'. Речь в ней идет не об известном всему миру маршале, а о безвестном солдате с такой же фамилией. Упоминается в этой статье и имя Павла Ивановича Батова. И вот в связи с чем.
В 1946 году некто полковник Житник, начальник штаба соединения, входящего в подчинение П. И. Батова, с которым Житник был давно знаком лично, составляет 'оправдательные документы' на вывоз из Германии непомерно большого количества личных вещей и заверяет их печатью и подписью 'Генерал- майор Житник', т.е. своей фамилией, но с липовым званием. Мнимого генерала пограничники разоблачают, и дело передают в прокуратуру. Запахло трибуналом.
Спасает жулика Батов. Вот его резолюция: 'Полковника Житника оставить в кадрах Красной Армии. Направить в Академию им. Ворошилова в первую очередь'. Ничего себе! Вместо трибунала - в самую престижную академию! Такую бы заботу во спасение штрафников - офицеров и своих солдат в бою! Сколько бы жизней было спасено тогда!
Этому протеже Батова в декабре 1952 г. Командующий Белорусским военным округом Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко дает убийственную характеристику: 'Ведет себя, как опереточный артист. Очень легкомысленный и высокомерный. Наглый врун. Доверять важные дела нельзя. Должности не соответ
ствует'.
Полковника Житника увольняют в запас за дискредитацию звания офицера. Тогда генерал Батов уже отошел от руководящих постов в Вооруженных Силах и не в силах был противостоять маршалу Тимошенко. Павел Иванович к этому времени возглавлял Советский Комитет ветеранов войны. И не один раз в скандальных ситуациях прибегал к помощи безотказного генерала офицер запаса Житник, пишет далее Поляновский.
Ну почему высокопоставленный генерал так благоволит к этому недостойному офицеру? Почему проходимцы (так характеризует Житника автор статьи) находят поддержку у некоторых высоких начальников? Какие качества их сближают?..
Вот такие факты тревожили и тревожат до сих пор не только, думаю, меня. Но все это стало мне известно значительно позднее тех тяжелых дней и ночей на Наревском плацдарме.
А тогда было не до оценки действий старших начальников. Во время войны ни солдат, ни офицер не имеют права на сомнения в действиях начальников, на своего рода оппозицию. Любая оппозиция в это время может расцениваться как преступление, как измена. Примеры такой оценки действий своих прежних начальников некоторыми штрафниками были и в нашем батальоне. И оправдания таким фактам не было тогда никакого. Вот и держал поэтому я подобные мысли свои при себе. Поэтому и посоветовал Феде Усманову не распространяться о тех стихах, которые сочинил о Батурине и Батове кто-то из штрафников и не искать их автора.
В те тревожные дни октября 1944 г. нужно было сосредоточить внимание прежде всего на переустройстве немецких окопов, приспособив их для надежной обороны в противоположном направлении, то есть против немцев. А это и перенос брустверов, и переделка пулеметных гнезд, ниш для гранат и боеприпасов, и создание новых ходов сообщения, и многое другое. В общем, работы - непочатый край.
Вскоре к нам протянули телефонную связь. Это снова позаботился старший лейтенант Валерий Семыкин, добровольно опять оставшийся с нами в окопах. Ведь по своей должности он мог бы находиться в штабе бо@льшую часть времени, а он рвался к нам в окопы!
Остановлюсь еще на одной подробности. В каждом ходе сообщений метрах в 20-30 от основного окопа отрывали простейшие, не очень глубокие ямы (хотя бы по одной на отделение) для отправления естественных надобностей. По мере их заполнения они засыпались землей и вместо них отрывались новые.
Уже близился конец октября, ночи стали холодными, даже иногда морозными, по утрам долго держался на уже высохшей траве и грунте серебристый иней. На нашем участке оказалась простенькая, неглубокая земляночка с легким перекрытием. Ее обнаружил мой ординарец, и я разместился в ней с ним и своим ротным писарем. Кстати, это был не штрафник, а положенный по штату солдат по фамилии Мамкин, обладавший каллиграфическим почерком и умением спонтанно сочинять или презабавные, или страшные истории. В атаки он не ходил, оставался с ротными документами. Потом и одного своего бывшего замкомвзвода, с которым особенно сдружился, перетащил сюда. Как говорят, 'в тесноте, да не в обиде'. Моему заму Жоре Сергееву бойцы отрыли другое укрытие, так как ротный командир и его заместитель должны были размещаться поодаль, чтобы не погибнуть одновременно.
Рота моя теперь была по численности меньше взвода, а во взводах - по 8-10 человек, и тот участок, что нам выделили для обороны, казался непомерно большим. Но вскоре стало поступать пополнение. Через день-два к нам привели человек 10 новеньких. Казалось, это неплохо для организации более надежной обороны, но расстроило то, что в этом пополнении оказался один бронебойщик, которого я представил к досрочному освобождению и к награде за подбитые танки. Это наш новый комбат проявил 'бдительность'. Он и особист дотошно выпытывали, кто стрелял по танкам, а кто только заряжал магазин ПТР. И решив, что подбить танк мог только один, посчитали мое представление другого к награде и освобождению необоснованным. Обидно было штрафнику, но и мне тоже. Стыдно стало и за то, что так обнадежил старательного человека и храброго воина, и за то, что с моим мнением, мнением командира роты, руководившего боем и непосредственно участвовавшего в столкновении с противником, комбат не посчитался. Так что начало моего 'взаимодействия' с новым комбатом ничего хорошего не сулило...
Активная часть боевых действий за восстановление утраченных было позиций на плацдарме закончилась. Как отметил в своих мемуарах генерал Батов, 'плацдарм увеличился почти вдвое. Войска задачи выполнили... Началась подготовка к новому наступлению'.
А у нас начались оборонительные будни, совсем непохожие на оборону в Белоруссии.
Валера Семыкин принес нам новую таблицу позывных для телефонных переговоров, где мне вместо обычного номера был дан позывной 'Александр Невский', Жоре - 'Георгий Саакадзе', Феде Усманову - 'Салават Юлаев'. Необычно, но, как говорят, 'мелочи, а приятно'.
О том, что происходило с нами и со мной лично здесь, в обороне на Наревском плацдарме, я расскажу в следующей главе.
ГЛАВА 7
Наревская оборона. Неповиновение и тактические разногласия. Орденская иерархия. Фронтовая
