приютила его у нас.
И надо же, он оказался настолько ручным, что сразу привык к ее рукам и, наверное до этого уже приученный, любил лакать пиво, которого у нас было достаточно. Утром эта пушистая животина взбиралась на спинку кровати, чтобы в удобную минуту юркнуть под перину.
Так вот, когда мы возвратились из Берлина, наш юркий кролик сидел под стулом неподвижно, и изо рта у него торчала длинная толстая макаронина. Видимо, он нашел ее и стал постепенно заглатывать, пока она не уперлась где-то внутри его. Рита испугалась, взяла его на руки и осторожно извлекла эту макаронину. Как повеселело это забавное существо! А когда приходил поиграть на пианино мой новый ординарец Сергей Кострюков, Рита сажала этого зверька на край клавиатуры, и он 'внимательно вслушивался' в звуки. По окончании игры, увидев какую-нибудь приманку на другом конце клавиатуры, он прыжками преодолевал всю черно-белую дорожку клавишей, вызывая почти аккордные звуки.
В общем, будущая мать забавлялась с ним, как с ребенком. Между прочим, когда родившийся у нас вскоре после Победы малыш немного подрос, первой его любимой живой игрушкой тоже был кролик и тоже беленький, пушистый.
Со дня на день мы ждали капитуляции Германии, и я тогда вспоминал, что давно, еще в 1944 году, написал стихотворение, в котором были слова: 'и весной, в начале мая, прогремит Салют Победы над землей!'. И весна уже в самом разгаре, и начало мая уже обозначено, а Победы все нет и нет...
Наш помначштаба Валерий Семыкин вывел от дежурившей круглосуточно радиостанции наушники к Батурину, его замам, Киселеву, к нам с Ритой и еще кое к кому. Включить их радисты должны, как только появится сообщение о Победе.
И этот миг наступил в ночь на 9 мая! Вскоре после 12 ночи вдруг влетает к нам связист и кричит: 'Победа, капитуляция, ура!'. Не успели мы одеться, как на улице уже гремел Салют Победы. Люди бросались друг к другу, тискали друзей в объятиях, целовались, многие плакали, не стесняясь слез радости. Стреляли все, кто из пистолетов, кто из автоматов и пулеметов. По-моему, даже громкие выстрелы из ПТР были слышны. В небо взвились сотни самых разных по калибру, и серийных, и цветных и даже дымовых ракет, которые в освещенном этим фейерверком небе тоже были хорошо видны. Небо от края до края чертили трассирующие пули. Нечего теперь было их экономить! Я тогда еще подумал: а куда же пули падают? Ведь в какое бы бездонное небо их не выпускали, падать-то им все равно на землю, хоть и немецкую, но плотно заселенную людьми. И как же они, падая с огромной скоростью, минуют и тех, кто их запускает вверх, и вообще любых, в том числе и мирных немцев? Конечно, не хотелось бы, чтобы от этого фейерверка в эту первую бессонную ночь мира кто-нибудь погиб, как на войне.
Ближе к рассвету, растратив почти все запасы огневых средств, стали постепенно собираться к штабу. Вышли Батурин с Казаковым, поздравили всех с окончанием войны, и комбат объявил, что в 12 часов дня по московскому времени на местном стадионе будет торжественный обед в честь Победы для всего батальона. Приказано было даже устроить стол и для штрафников.
Все как-то внезапно помолодели, а наш доктор Степан Петрович Бузун по случаю Победы даже сбрил свою старомодную бородку и ко всеобщему удивлению оказался совсем еще не старым мужчиной.
Речи говорили все. Кто кратко, кто многословно, но в словах каждого была и радость Победы, и боль потерь, и вера в долгое мирное будущее, и надежды на светлое, счастливое завтра. А каждая речь завершалась тостом, и считалось добрым знаком каждый тост сопровождать полной чаркой. Видимо, предугадав это, на стол поставили не стаканы и кружки, а по-мирному - рюмки (и где их столько набрали?). Но тем не менее, многих, что называется 'развезло'. Видимо, хорошо 'расслабился' и Батурин, если он вдруг отозвал меня в сторону и 'по секрету' сообщил то, о чем я давно догадывался.
Оказывается, тогда, на Наревском плацдарме генерал Батов вроде бы распорядился пустить мою роту в атаку через минное поле. И хоть я уже давно убедился в справедливости своих догадок и мою голову сверлила мысль, уж не с подачи ли самого Батурина генерал Батов принял такое решение, это сообщение ошеломило меня и снова мною овладело состояние странно острой головной боли и какого-то помутнения в глазах. И опять я посчитал причиной этого несколько выпитых чарок, хотя Рита строго следила, чтобы мне кто-нибудь не налил водки или, тем более, спирта, и сама наливала мне какое-то слабое вино, которым ее заботливо снабдил наш Степан Петрович.
Мы, фронтовики, часто, еще до Победы (а теперь - тем более) примеряли к себе возможное послевоенное время, рисуя его в самых радужных красках. Но главное - все мечтали поскорее вернуться в родные пенаты, 'под крышу дома своего'. Мы и теперь, спустя столько лет после того памятного Дня Победы, еще чаще примеряем настоящее к своему прошлому. И столько совпадений в наших судьбах: и детей вырастили, и внуков, и правнуков понянчили, и делами послевоенными не ударили в грязь лицом... Но, наверное, еще больше несовпадений. Особенно после того, как в Беловежской Пуще уже без фашистского вторжения была разрушена, раздроблена наша Великая единая Родина, ради чести которой, ради свободной жизни и избавления от фашистского рабства ее были принесены в жертву многие и многие жизни и судьбы человеческие.
Итак, кончилась безумно долго шедшая, страшная война. А что дальше? Как сложится судьба? Не все поедут домой, армия еще нужна. Кому-то из офицеров (а у нас в батальоне теперь почти все офицеры) придется и продолжить почетную воинскую службу. А штабы всех рангов уже получили распоряжения и разнарядки готовить соответствующие представления на офицерский состав: кого уволить, кого оставить, а кому еще добывать Победу над Японией!
Спустя много лет в очень известном кинофильме 'Белорусский вокзал' прозвучала песня Окуджавы о 'Десятом десантном батальоне', которую мы, бывшие штрафбатовцы, приняли как свою - о нашем Восьмом отдельном штрафном батальоне, и к
40-летию Победы, когда мне удалось разыскать и собрать в Харькове десяток однополчан, то несколько переиначенную мной эту песню мы пели как свою. И были там такие слова: 'Уходит в ночь на Рогачев отдельный, наш Осиповский смелый батальон'. А за словами 'Нужно нам добыть победу, одну на всех, мы за ценой не постоим' шел наш куплет:
В атаках тех смертельных
и мат, и хрип, и стон
то в рукопашную идет отдельный
отчаянный, железный батальон.
А дальше соответственно боевому пути 8-го ОШБ шли слова:
От Курска до Днепра, на Вислу через Брест,
до Нарева и Одера мы шли, несли свой крест.
Хоть похоронен кто-то где-то,
но и теперь непобедим,
и кровью смывшая вину победа
нам всем нужна, мы за ценой не постоим.
Бессилен вихрь шрапнельный,
и неспособен он
поставить там заслон, где шел отдельный
Восьмой наш офицерский батальон.
А потом, уже к 50-летию Победы, когда скорбь по утраченной в Беловежье нашей Великой Родине, СССР, была острой и глубокой, сами собой сложились следующие строки:
Победе 50. Пройдут еще года...
Мы чести офицерской не уроним никогда!
На склоне лет пришли к нам беды
былой Отчизны больше нет.
Такой ценой добытую Победу
распнули, предали, остался бледный след...
А нынче срок смертельный,
для многих стал последним он.
И не собрать увы, тебя, отдельный
штрафной наш ветеранский батальон!
А тогда, еще в мае 1945 года, едва закончилась война, узнал я, что в аттестации на предмет
