направлений христианства, не рискуя быть обвиненным в связи с Валаамом.
Так неужели же неправда у Бога, попустившего ложь в виде упоминания несуществующего Николаитства? Никак! Но будучи не в силах отыскать Николаитов, попробуем открыть, от какого же Николая проистекает сие заблуждение, и какой Николай олицетворяет ненавидимое Господом.
Видимо, не имеет особого смысла и далее интриговать читателя, да история борьбы «непогрешимой церкви» с разного рода ересями не настолько богата заслуживающими внимания Николаями, чтобы их был целый сонм, дабы нам рисковать ошибиться, выбирая одного. Начать поиск мы можем с самого известного в среде традиционного христианства, самого — после, пожалуй, только Бога, да Пресвятой Богородицы — почитаемого восточной церковью святого — Архиепископа Мир Ликийских Святителя Николая, известного в просторечии под более коротким титулом Николая Чудотворца...
При всем сказанном нами мы хотели бы вновь подчеркнуть, что мы не собираемся осуждать «чудотворца», ибо в этом нет никакой нужды, так как в смысле осуждения Николай «чудотворец» просто находится на самообслуживании. Читатель, открывавший хоть раз житие «Святого Николая», при некотором внимании обнаруживает, что само сие житие его обличает, а осуждает себя он сам, поэтому нам нет вовсе никакого смысла делать двойную работу, даже если бы мы и были полны желания Николая осудить.
Открыв «Житие Святителя Николая», читатель, — если, конечно, глаза его не одеты в духовные шоры фанатической веры в заступничество и чудотворение Николая, — а, вообще говоря, духовность не может ни при каких обстоятельствах сочетаться с фанатизмом, — такой читатель сразу натыкается на множество внутренних и внешних противоречий.
Ну чего стоят, например, такие подробности жизнеописания молодого Николая: «Жил он, как нищий, не имел, где преклонить голову.» Прямо слезы умиления должны были бы вызвать сии слова, если бы спустя несколько строк не выяснялось, что, возвысившись чудеснейшим образом от пресвитера, коим он стал благодаря своему дяде, сразу аж до архиепископа, он обзавелся домом и достатком, позволяющим примерно питать других нищих.
В числе же даров Святого Николая проявились прозрение и чудотворение: он «предвозвестил наступающую жестокую бурю и силой своей молитвы усмирил ее.» Если читатель не сразу понял суть чуда, сотворенного Николаем, посоветуем повторить то же самое — вероятность удачи весьма велика. Если же не повезет, предскажите землетрясение в тундре или наводнение в Сахаре и тотчас же усмирите стихию — здесь успех гарантирован. Такое чудо решится включить в программу, боясь, что его засмеют, не всякий дешевый иллюзионист.
В другой раз, очевидно, совершенно забыв о своих способностях прозрения и чудотворения, с тем чтобы предвидеть и усмирить шторм на море, «Святитель» сумел зато чудеснейшим образом телепортировать, и, перенесшись через десятки километров [к чему такие сложности при даре чудотворения?!], «появился на корме у руля терпящего бедствие [корабля], стал управлять кораблем и привел его в гавань.» Что скажем? Ну, не получилось предсказать. Ну, не получилось усмирить, — с кем не бывает! Разве это может смутить чудотворца такого класса? Правда, тут в чудотворении пришлось заткнуть за пояс Самого Христа, Который никогда никуда не телепортировал, а везде и всегда ходил пешком, лишь в Иерусалим на пасху въехав на осле...
На тот факт, что Николай был святее Самого Иисуса указывает множество обстоятельств. Например, будучи еще грудным младенцем: «Он питался молоком одной правой груди [матери], знаменуя тем будущее стояние свое одесную Господа... а по средам и пятницам вкушал молоко матери только один раз, и то вечером.» Вот оно — свидетельство, что можно сотворить более, чем Христос, — была бы только вера у младенца.
Мы не видим необходимости в подробном анализе фактов из жизни Святителя Николая, ибо было бы достаточно одного, мягко говоря, заставляющего усомниться в его святости. Сии сомнения неизбежно возникают у нечуждого Христовой этике читателя при ознакомлении с ролью Николая Чудотворца на первом Вселенском Соборе в Никее (325) и его манерами и этическими принципами.
Итак, открыв «Житие», читаем: «Во время одного из соборных заседаний, не стерпев богохульства Ария, Св. Николай ударил этого еретика...» Что же скажем? Ведь такое поведение Николая противоречит всему учению Христа. Вспомним: «Михаил Архангел, когда говорил с диаволом, споря {о Моисеевом теле}, не смел произнести укоризненного суда, но сказал: «да запретит тебе Господь».» (Иуд 9). Николай, видимо, понимал, что в его устах подобные слова не возымеют желаемого действия по той простой причине, что Господь их не станет слушать. А, может быть, Михаил Архангел просто не пример Николаю, и Николай пускает в ход более, с его точки зрения, верное средство — кулак.
Как, надеемся, понял из нашего повествования читатель, мы вовсе не собираемся утверждать праведность Арианства, — но и преувеличивать страсти, связанные с ересью Ария, мы вовсе не склонны, особенно в сравнении с ересью Николая. Однако, если даже представить Арианство как наизлейшее из заблуждений, от которого может пострадать истина, то и тут поведение Николая против своего оппонента ни чем не оправдано: «Не будь побеждаем злом, но побеждай зло добром.» (Рим 12:21); «Смотрите, чтобы кто кому не воздал злом за зло.» (1 Фес 5:15); «Не воздавайте злом за зло или ругательством за ругательство; напротив, благословляйте.» (1 Пет 3:9); «Гневаясь, не согрешайте.» (Еф 4:26).
Не нужно быть ни пророком, ни духовным, чтобы понять, что последние речения никак не связываются со «Святителем» Николаем, который и епископский сан не имел права носить, ибо
Прибавим и еще, хотя это и не обязательно: если бы Арий ответил на удар Николая, то сие не было бы упущено летописцами и жизнеписателями последнего, но в том-то и дело, что, едва ли быв много выше Николая в богословском аспекте, Арий оказался на голову выше с христианско-этической стороны, ибо как будто именно о нем сказано: «Не противься злому, но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую.» (Мф 5:39; Лк 6:29); «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу [Божию], ибо написано: Мне отмщение и Я воздам, говорит Господь.» (Рим 12:19).
Николай же не столько терпелив и воздержан, чтобы ждать, когда еще Господь воздаст и отметит за Себя, — он знает более верное средство. Спасибо еще, что ко времени Никейского собора не было рыцарских орденов, и Николай не мог к ним принадлежать, а то, — окажись на бедре чудотворца меч, — за душу Ария нельзя было бы дать и полушки.
Справедливость требует признать, что отцы собора, как повествует житие Николая, «сочли такой поступок излишеством ревности, лишили Святителя Николая преимущества его архиерейского сана — омофора, и заключили его в тюремную башню. Но вскоре они убедились в правоте Св. Николая... Они освободили его из заключения, возвратили ему его прежний сан и прославили его как великого Угодника Божьего.» Что же заставило отцов Собора изменить свое мнение об излишестве ревности? — «Многие из них имели видение, когда пред их очами Господь наш Иисус Христос подал Святителю евангелие, а Пресвятая Богородица возложила на него омофор.» — Что ж, трогательно! Однако «отцы» не вспомнили, «что сам сатана принимает вид Ангела света» (2 Кор 11:14), и что, если бы даже Сам Ангел с неба стал благовествовать не то, что благовествовано в евангелии, да будет анафема (ср. Гал 1:8).
Даже учитывая, что среди отцов собора грамотны были не все, странно, почему никто из них не вспомнил пророческого слова: «Я слышал, что говорят пророки, Моим именем пророчествующие ложь. Они говорят: «мне снилось, мне снилось». Долго ли это будет в сердцах пророков, пророчествующих ложь, пророчествующих обман своего сердца? Думают ли они довести народ Мой до забвения имени Моего посредством снов своих, которые они пересказывают друг другу, как отцы их забыли имя Мое из-за Ваала? Пророк, который видел сон, пусть и рассказывает его, как сон; а у которого Мое слово, тот пусть говорит слово Мое верно.» (Иер 23:25-28).
Возвращаясь к житию Николая, отметим — удивительнее всего, что читателю предлагается поверить в «глубокое смирение», в «крайнее смирение» чудотворца, в то, что «Св. Николай прославился как умиротворитель враждующих». Правда, как то следует из «Жития», свое крайнее, предельное, глубокое
