к Наполеону приводили племянников, особенно детей брата Луи. Наполеон «ласкал и детей своих слуг, как, например, сына Рустама, также вызывая их фамильярность и на „ты“ с собою и также теребя их за уши… Он так любил детей, что в своих законах прежде всего позаботился о них, и если он редко отказывал в чем-нибудь женщинам, то почти не было примера, чтобы он отказал ребенку, которого подослали к нему с просьбой». [Массон. Наполеон I в придворной и домашней жизни. 1896.].
Наполеон никогда не забывал своих друзей и оказывал им всегда и во всякое время всякую поддержку. Правда, Наполеон-император стал несколько дальше от друзей и учредил строгий этикет; но ведь он был император, и притом в первой линии, и потому ему, более чем кому другому, нужно было охранять императорское достоинство от друзей, из которых некоторые вышли из трактирщиков. Наполеон был прав, говоря Chaptal: «Нет генерала, который не признавал бы за собою таких же прав, как и мои. Я должен быть строг с этими людьми». Принимая во внимание все вышеизложенное, нельзя не признать, что Наполеон был таким же человеком, как и все остальные люди. Мнение Тэна [Taine. Regime moderne, p. 18.], что он никого не любил и не ненавидел, что для него никто не существовал на свете, кроме него самого, а остальные существа были только цифры, – едва ли справедливо.
В детстве, находясь в школе, Наполеон отличался склонностью к уединению, скрытности, замкнутости, некоторыми своеобразными проявлениями характера и резкой нервностью. Marco Saint-Hilaire рассказывает, что еще в детстве Наполеон производил жевательные движения, сопровождавшиеся гримасничаньем; эти движения проявлялись во время занятий и в возбуждении.
В состоянии раздражения у Наполеона развивался тик правого плеча и конвульсивные движения в губах. Однажды, когда Наполеон был наказан в школе, это так подействовало на его самолюбие, что с ним произошел судорожный припадок, почему его должны были освободить от наказания. Наполеон часто страдал приступами мигрени.
В дальнейшей жизни оказывается, что у Наполеона существовала прекрасная почва и для судорожных припадков, и для мигрени в виде подагры и герпетизма.
В характере Наполеона резко выделялась крайняя строгость по отношению к окружающим и к самому себе. Он всегда был образцом для других, но, к сожалению, недосягаемым. Его отношения к окружающим, в случаях взыскания, отличались грубостью и резкостью. Он был очень впечатлителен и вспыльчив, часто он впадал также в гнев, причем появлялось резкое подергивание в ноге. Бывали, однако, случаи, когда он симулировал гнев, но, как при появлении настоящего гнева, так и искусственного, Наполеон отличался безграничным властолюбием и честолюбием и для осуществления и удовлетворения этих качеств не стеснялся в средствах. Сила воли Наполеона вполне соответствовала величине и всеобъемлемости его гения, поэтому не поразительно, что она никогда и ни перед чем не склонялась.
В школе Наполеон отличался любовью к труду, настойчивостью и своенравным поведением. Проявления его умственной деятельности были не одинаковы: в математике он отличался, а учитель немецкого языка полагал, что «ученик Наполеон Бонапарт совершенный болван». Память у Наполеона была колоссальная, особенно же память цифр и топографии.
От матери Наполеон унаследовал склонность к экономии, расчету, контролю, бережливости и порядку. Наполеон отличается крайней непоседливостью: он постоянно в движении, ездит и переезжает с места на место; сидя на месте, он режет ручки кресел, рисует, пишет глупости, но непременно в какой-нибудь деятельности. В характере Наполеона часто проявляется грустный оттенок, особенно это резко было выражено в молодые годы, при жизненных неудачах. Наполеон-офицер пишет следующее: «Всегда одинокий, лишь только вхожу к себе, как мысли, одна мрачнее другой, овладевают мною. Куда же они устремляются сегодня? К смерти! Вот почти 6 или 7 лет, как я на чужбине. Через четыре месяца мне предстоит радостная встреча с соотечественниками, с родными. Да разве одних тех отрадных чувств, от которых начинает биться мое сердце при одном лишь воспоминании детства, не достаточно, чтобы я мог сознать всю пользу счастья, ждущего меня на родине? И между тем какая-то темная сила заставляет меня желать саморазрушения! Да, что делать в этом мире? Ведь все равно вечно жить не будешь; а потому не лучше ли покончить с собою теперь же? Будь мне лет за шестьдесят, я, быть может, и был бы готов, из уважения к предрассудкам моих современников, смиренно ожидать часа, когда сама природа положит конец моим дням, но так как, кроме несчастий и горя, жизнь пока не дала мне ничего, то для чего же я стану беречь ее. И для чего люди удалились от природы, до чего они трусливы, презренны и низки!..»
Мадам Ремюза [Remusat. Memoires.] говорит, что Наполеон просыпался обыкновенно в грустном настроении и казался удрученным, так как у него довольно часто бывали спазмы желудка, вызывавшие иногда рвоту.
Наполеон спал очень мало, 4–6 часов, причем ложился спать в 10 часов, но, кроме того, в свободные минуты он обладал способностью спать когда угодно и где угодно в течение нескольких минут. Просыпаясь, он моментально приходил в сознание. В этот момент он любил выслушивать сплетни обо всех и обо всем, чтобы знать, что делают и что делается. Наполеон уважал медицину, доверял ей и часто прибегал к ней. Вообще, он был страшно зябок, любил тепло, нередко заставлял топить камин даже летом, очень сильно реагировал на барометрические колебания и страстно любил горячие ванны. Быть может, к тому побуждали его и частые приступы дизурии, бывшей у него с детства. В ванне он просиживал часы и температуру воды доводил до крайних пределов. Иногда он проводил в ванне ночи. Ванна была для него и успокоением, и укреплением, и наслаждением. Наполеон любил также растирание кожи щеткой, растирание грубое и резкое, как «осла». Эти приемы избавляли Наполеона от приступов кашля и дизурии. В пище Наполеон был неприхотлив – ел быстро и без разбору, причем после сладкого нередко переходил к супу и т. д. Определенного часа для еды у него не было; он властвовал над желудком, или, скорее, забывал о его существовании, и ел когда подставляли ему пищу, и ел рассеянно, думая об оставленной работе и спеша вернуться к ней. Наполеон никак не мог мириться, даже в торжественных случаях, с бесконечным числом блюд; где бы он ни был, после первых же блюд он требовал мороженого и выходил из-за стола. Мороженое он любил. За быстротой еды он плохо пережевывал куски пищи. По отношению к алкоголю он был необыкновенно воздержан и любил только шамбертен, да и тем не слишком злоупотреблял.
Наполеон был неутомим. Он мог целые дни просиживать на лошади, как и в кресле кабинета. Его ум был всеобъемлющ. Его ум не только обнимал все в целом, но и входил в мельчайшие подробности, и можно сказать, что в течение 14 лет мысль Наполеона работала за восемьдесят миллионов людей. Замечательно то, что Наполеон писал безграмотно как по-французски, так и по-корсикански. Но зато выражаемая им мысль отличалась меткостью, ясностью, точностью, краткостью и простотою изложения. Массой говорит: «Его мысль всегда оригинальна и самостоятельна. Идея, зародившаяся в его уме, не терялась из виду, среди хаоса самых разнообразных проектов, среди массы писем и депеш, которые ежедневно прилетали в курьерских сумках и заваливали его стол, и вынашивалась до полной зрелости». От одной умственной работы к другой Наполеон переходил столь же легко и свободно, как от предмета физического одного к другому. Почти всю государственную работу он брал на себя и все обнимал своим умом. Он работал рано утром, в полдень, вечером и ночью. Часто заснувши час-два, Наполеон вставал и прорабатывал всю ночь. Его секретари уставали и сменялись – он же был несменяем. Наполеон бывал на балах, вечерах в театре и проч., но делал это только ex officio, любил же он только музыку, особенно вокальную. Наполеон нюхал табак, но по этому поводу можно сказать, что он скорее рассыпал его, нежели действительно нюхал.
К болезненным проявлениям Наполеона должно отнести также какие-то припадки, неоднократно у него наблюдавшиеся. Первый такой припадок наблюдался еще в бытность его в Бриеннской школе. [Narvin. Aisttire de Napoleon.] Талейран [Tallayrant. Memoires.], наблюдавший один из таких припадков в 1805 году, при путешествии Наполеона в Страсбург, описывает его так: «Наполеон встал из-за стола и направился к
