Е. Г. Боннэр
ПОСТСКРИПТУМ
Посвящается АНДРЕЮ
ОГЛАВЛЕНИЕ
Мы снова в Горьком… … (стр. 2)
Самолет завис в воздухе над серединой Америки … (стр. 26)
Постскриптум
Глава 1 … (стр. 30)
Глава 2 … (стр. 74)
Глава 3 … (стр. 118)
Глава 4 … (стр. 152)
Глава 5 … (стр. 186)
Глава 6 … (стр. 219)
Я не хочу писать это послесловие… … (стр. 246)
Приложения
1. Андрей Сахаров. ОПАСНОСТЬ ТЕРМОЯДЕРНОЙ ВОЙНЫ (Открытое письмо доктору Сиднею Дреллу) … (стр. 253)
2. КОГДА ТЕРЯЮТ ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ (Известия, 3 июля 1983) … (стр. 271)
3. Андрей Сахаров. КОЛЛЕГАМ-УЧЕНЫМ … (стр. 274)
4. Андрей Сахаров. УЧАСТНИКАМ КОНФЕРЕНЦИИ В СТОКГОЛЬМЕ … (стр. 277)
5. Андрей Сахаров. АМЕРИКАНСКОМУ ПОСЛУ АРТУРУ ХАРТМАНУ … (стр. 279)
6. Андрей Сахаров. ИЗ ПИСЬМА СЕМЬЕ В СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ … (стр. 281)
7. Андрей Сахаров. ЗАЯВЛЕНИЕ … (стр. 286)
8. Андрей Сахаров. ПРЕЗИДЕНТУ АН СССР акад. А. П. АЛЕКСАНДРОВУ ЧЛЕНАМ ПРЕЗИДИУМА АН СССР … (стр. 287)
9. Андрей Сахаров. ЖАЛОБА В ПОРЯДКЕ НАДЗОРА … (стр. 299)
10. СЛУЖЕБНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА НА БОННЭР Е.Г. … (стр. 308)
11. Ефрем Янкелевич.ТАСС И 'ИЗВЕСТИЯ' О САХАРОВЫХ … (стр. 309)
12. Татьяна Янкелевич. НАДЕЖДЫ 1975 ГОДА … (стр. 320)
13. Елена Боннэр. МЫ ВСЕ - СОВРЕМЕННИКИ АНДРЕЯ САХАРОВА (Выступление Е. Г. Боннэр 21 мая 1986 года) … (стр. 325)
Мы снова в Горьком
Мы снова в Горьком. Свободны приехать сюда и свободны уехать. За несколько дней до отъезда из Москвы друзья из США сказали по телефону, что книга, которую я писала в Америке, отрывая время от общения с мамой, детьми, внуками, в перерывах между операциями, поездками по стране, встречами, собраниями, выступлениями, за которую мне стыдно, потому что я отчетливо ощущаю ее торопливость и неприбранность, книга эта осенью будет переиздана и меня просят написать к ней нечто вроде предисловия, какое-то дополнение, связующее ее, как я понимаю, с сегодняшним днем.
Но как связать несвязываемое, несовместимое? У меня сегодняшней совсем другое мировидение — не оптимистичней, не пессимистичней, но другое. Я как будто смотрю на все совсем с другой точки: то ли поднялась выше, то ли спустилась — только все сместилось, и очертания всего (и видимого, и невидимого) совсем другие.
Нет, все же не все сместилось. Кое-что и осталось. Вот, например, погода. В Горьком она всегда была и есть не по мне. А сейчас она такая, будто это не конец апреля, а глубокая осень, начало зимы. Температура то минус 3, то плюс 3, но от этих «плюс» и «минус» она не становится лучше. Главный метеоролог телевидения (человек, известный в лицо не меньше, чем генеральный секретарь, ведь люди на всех континентах почему-то больше всего интересуются погодой) вчера сказал, что такой, с позволения сказать, весны не было уже целых сто лет и в Армении сто лет не было таких морозов, а вокруг Читы — таких лесных пожаров. Ничего хорошего на ближайшее время он не обещал. И сегодня в «цветущей Грузии» снегопад и метели. На экране дают кадры цветущих садов, потом наплыв и крупный план: видно, что каждый цветок как бы облит стеклом — все замерзло, а на земле сплошной снежный покров. Весна!
Я вижу, как прохожие вытягивают из луж ноги и на обуви у них — пудовые комья грязи. Ветер клонит верхушки деревьев. С тусклого неба падает снег с дождем, белогрязными пятнами ложащийся на поверхность, которую и землей назвать язык не поворачивается. Семь лет назад, глядя на эту грязь, я написала в письме к Регине: «Из московского окна площадь Красная видна, а из этого окошка только улица немножко, только мусор и г…о, лучше не смотреть в окно. И гуляют топтуны — представители страны». Что изменилось? Нет топтунов. Куда делись эти без малого полсотни молодых здоровых красавцев, денно и нощно семь лет державших фронт против нас — двух старых, больных, оторванных от всего мира? Семь лет! Я, привыкшая долгое время мерить на войну, только диву даюсь: ведь это же почти две Великих Отечественных! И вдруг — буквально вдруг — после звонка Горбачева их не стало, сдуло как пыль ветром. Где они теперь? Каким созидательным трудом заняты? Куда их занес ветер перестройки? Или, может, они все еще держат оборону против нас, но уж теперь как «бойцы невидимого фронта»? Их не видно, а вот грязь — она осталась. За эти годы ее обложили со всех сторон бетонными глыбами, напоминающими надолбы, и в одном месте проложили асфальтовую дорожку. Но суть этого пространства осталась прежней. Возможно, здесь когда-нибудь возникнет сад. Как писал когда-то Марк Лисянский,«.. .и на Марсе будут яблони цвести».
Я обозначила время и место — и теперь мне надо вернуться в июнь прошлого года. Я прилетела в Москву в сопровождении двух конгрессменов, Барни Франка и Дана Лангрена, и двух наших молодых друзей. Боба Арсенала и Ричарда Соболя, так по-человечески волновавшихся: вдруг меня плохо встретит отечество.
Москва, в лице своих таможенников, под взорами американских, английских, французских, итальянских и других дипломатов приняла меня, ничем не выделив в потоке других пассажиров. За кордоном ждали несколько друзей (одного из них успела-таки замести милиция, правда, ненадолго). Милиционеров, бессменно дежуривших в машине у подъезда и на лестничной площадке дома на улице Чкалова с 20 мая 1983 — три года с небольшим,— не было, хотя еще за два часа до моего прибытия они были. Мои американские провожатые — все четверо — спокойно вошли в дом вместе со мной. А мы так готовились к тому, что их не пустят… Они знали, что по поручению посла США в каждый мой приезд из Горького — до апреля 1984 года, пока я еще имела возможность приезжать, — сотрудники посольства безуспешно пытались пройти ко мне. Я рассказывала им, что вначале пост был только днем, но потом стал круглосуточным, что в долгие месяцы моего отсутствия они продолжали нести свое дежурство и даже поставили на площадке раскладушку, чтобы по очереди спать. А раньше они пускали ко мне людей только по предъявлении паспорта, всех приходивших заносили в какие-то списки и ни разу не пустили ко мне ни одного иностранца. Я почувствовала себя вроде как обманщицей — вот наговорила: милиция, пост, слежка. Бог знает что, а ничего этого нет. Барни Франк и Дан Лангрен вскоре ушли: им надо было отдохнуть, наутро они улетали домой. А ко мне собралось несколько друзей. Я чувствовала себя усталой, надо было сделать еще много, и я заранее боялась, как наберусь сил.
Я решила, что пробуду в Москве дней 5–6. Меня раздирали противоречивые чувства: нестерпимо
