невозможно... А если возможно, никого не пощажу, всех виновных предам суду!
Прихватив с собой чиновника и опись товаров, управляющий отправился в указанный ему пакгауз и самолично стал проверять по ведомости все в нем находящееся. Заведовавшие пакгаузом спокойно перебирали «места», перекладываяих из одного угла в другой, и без запинки давали подробное объяснение всех товаров.
— Не угодно ли присесть, ваше превосходительство, — сказал один из них, подавая какой-то тюк вместо стула.
Управляющий опустился на тюк и продолжал зорко следить за ревизией, которая вскоре была окончена очень благополучно. Ничего лишнего не оказалось. На всех «местах» красовались пломбы.
— Напрасно только беспокоят! — сердился про себя управляющий. — Я был уверен, что клевета... Все в порядке!
Перед уходом он не скрыл перед пакгаузными причину внезапной ревизии:
— Мне было донесено, что у вас тут происходят мошеннические сделки...
— Помилуйте, ваше превосходительство! — обиженным тоном воскликнули пакгаузные. — Мыслимо ли это?
— Я и сам не верил, но больноуж категорически заявляли то мне...
— Клевета-с!
— Вижу.
— Мы служим верой и правдой.
— Нисколько в этом не сомневался, но злые люди заронили подозрение. Даже указали на товар, который будто бы хранится у вас здесь контрабандой...
— Какойже это товар?
— Клеенка.
— Ах, подлецы! — возмущались пакгаузные. — С чего это выдумывают! Вот, ваше превосходительство, сами изволите видеть, какие на нас небылицы возводят. И если б только вы указали человека, нас опозорившего, мы бы его за оскорбление в суд!
— Нет, нет... этого не надо... Лучшим удовлетворением для вас может послужить то, что в другой раз не поверю никому, что бы про вас ни говорили...
Управляющий ушел.
— Кто это о клеенке пронюхал? — удивлялись пакгаузные, убирая тюк, на котором сидел начальник.
— Надо нынче же ее на всякий случай вывезти...
— Непременно!
Тюк, заменявший стул для управляющего, немедленно был увезен.
А на другой день по таможне ходил анекдот, возбуждавший неудержимый смех, как управляющий собственной персоной своей охранял контрабанду.
ИЗ ХРОНИКИ СВЯТОЧНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ
На четвертый день рождественских праздников часу в десятом вечера раздался сильный звонок в квартире известного купца первой гильдии. В прихожую вошла старая прислуга и, не открывая дверей, спросила:
— Кто там?
— А, это ты, бабушка Авдотья? — послышался с лестницы ответ, очевидно, знакомого человека. — Впусти ряженых... Повеселиться пришли...
— У, чтоб вам пусто было! Чего зря людей-то беспокоите! Проходите мимо с песнями...
— Впусти!
— Нельзя к нам! — категорически заявила старуха. — «Самого» нет дома...
— Все равно, мы хозяйку посмешим и ребятишек.
— Нельзя, нельзя... проходите... поздноуж колобродничать...
— Да ты бы, бабушка Авдотья, хозяйку спросила: может, она и разрешит. Мы ненадолго — нам бы только обогреться.
Авдотья прошла в столовую, где все семейство сидело за вечерним чаепитием, и доложила о навязчивых гостях. После небольшого колебания хозяйка приказала впустить в зал ряженых, которых оказалось много. Костюмы на них были хотя и незамысловатые, но потешные. Особенно был забавен гармонист в рубахе сумасшедшего и белом колпаке.
Начались оживленные танцы. Сама хозяйка с дочерью и подростками-сыновьями уместилась на диван, а весь штат прислуги, то есть горничная, кухарка и старая нянька Авдотья, стояли в дверях и с большим любопытством следили за ряжеными, пытаясь угадать имена скрывавшихся под масками гостей.
Одна из костюмированных изображала цыганку. Она не принимала участия в танцах, а занимала хозяйку дома и прислугу гаданьем по руке. Купчихе она предсказала ломаным русским языком:
— У тебя будет большая пропажа! Ты не сокрушайся и мужу сокрушаться не вели! Вы люди богатые и счастливые! Воры же, конечно, бедны и несчастны...
— Ну чего ты мне лихо пророчишь?
— Это не от меня, это тебе так судьбой положено! Поэтому пропажи не ищи, не тохуже будет: убьют тебя...
Горничной цыганка шепнула:
— Будь наготове: скоро тебе здесь не служить!
На руке няньки она прочла:
— Стара, но глупа. Ничего уже не понимаешь. Будешь плакать, но поздно...
Через час ряженые скрылись.
Минут через десять после их ухода поднялась в доме суматоха. Чуть не вся квартира оказалась разграбленной. Многие драгоценные вещи из кабинета, столовой и спальни были украдены. Воры обшарили все комоды, столы и шкафы.
Для всех было ясно, что грабеж совершен в то время, когда хозяйка и прислуга любовались на гостей, очевидно участников преступления. Сейчас же снарядились на поиски ряженых, ноих, конечно, и след простыл.
Когда явился домой купец, жена со слезами на глазах рассказала ему о случившемся и умоляла не поднимать об этом дела, причем дословно передала угрозу цыганки.
— Вздор! — кричал купец. — Меня не запугаешь! Яих найду, яих проучу.
— Убьют меня, — рыдая, повторяла купчиха.
— Не бойся! Пальцем не тронут.
На другое утро после заявления в полицию о краже купец произвел домашнее следствие, которым обнаружилось нерадение и ротозейство прислуги.
— Ваше место на кухне да в прихожей, — внушительно заметил хозяин, — а не в зале. Вместо того чтобы хозяйское добро беречь, вы зубы скалили на ряженых.
Кухарке и горничной он приказал тотчас же убираться, а няньке Авдотье, приняв во внимание ее долголетнюю службу, сделал только строгий выговор.
Укладывая свои вещи в узел, горничная заметила рыдавшей Авдотье:
— А эта вчерашняя чертовка цыганской породы правильно сказала, что я скоро уйду... Просто даже
