поджарый, несмотря на преклонные годы, любезный мистер Форд сумел уделить Ольге всего несколько минут, но вскоре куда-то заспешил в сопровождении двух секретарш-стенографисток, которым что-то диктовал прямо на ходу, и длинноногие девицы едва успевали записывать его указания и ценные мысли в свои блокнотики. Издали Ольге показали и Фрица фон Опеля. Конкурента Форда на авторынке даже во время путешествия также нельзя было надолго отвлекать: с борта «Европы» он запускал авиамодели, которые улетали далеко в океанские волны…
Вечером в баре, потягивая слабенький коктейль, Ольга вдруг услышала знакомый голос за спиной: «О, секси-Олли, тебя ли я вижу?!.» Она обернулась – рядом стоял Макс Шмелинг[21]. Вот так встреча!
Несколько дней назад, еще в Германии, они с Максом только закончили совместные съемки в фильме «Любовь на ринге». Макс исполнял роль героя-любовника, знаменитого боксера, Ольга же – коварной искусительницы. Сюжет был простенький, без всяких драматургических изысков, рассчитанный на невзыскательного зрителя.
Работа на площадке и в павильонах шла споро, без брака, хотя Шмелинг никакого кинематографического опыта не имел. Да он ему и не требовался: на ринге и без репетиций дрался как лев (а как иначе мог боксировать чемпион Европы?), а выскальзывать из цепких объятий сексуальной блондинки Макс обучился без труда.
Он был славным парнем, честным, целеустремленным. Недаром Шмелинг считался гордостью нации, фюрер считал его своим личным другом. Как всякий сильный человек, Макс был добродушен и порой наивен как ребенок. Много и подробно он рассказывал Ольге о своей невесте, актрисе Анни Ондра, о предстоящей свадьбе, что, похоже, занимало его куда больше предстоящего боя за звание чемпиона мира на центральном нью-йоркском стадионе «Янки».
По прибытии в порт назначения Ольгу Чехову, кроме менеджеров киностудии, встречала большая толпа бесцеремонных и крикливых американских репортеров.
– Вот так промоушен! – восхитился один из киношников. – Вы, мадам, прямо нарасхват. Добро пожаловать, с корабля – на бал!
Однако газетчиков интересовали вовсе не творческие планы мадам Чеховой в Голливуде или ее взгляды на дальнейшее развитие киноискусства. Как оказалось, одна из местных газет накануне опубликовала сенсационное сообщение о том, что в открытом океане на борту лайнера «Европа» обручились германские звезды – киноактриса Ольга Чехова и кандидат на звание чемпиона мира по боксу Макс Шмелинг.
– Мадам, что вы можете сказать по поводу своего бракосочетания?
– Это было спонтанное решение или вы хотите таким необычным способом вдохновить своего соотечественника на победу в предстоящем бою?
– Или это была заранее спланированная церемония такого необыкновенно романтического обручения?
– Мадам, как вы решили назвать своего первенца?..
– Не переживай, Олли, – успокаивал Чехову опекун Шмелинга. – Мы же в Америке, тут без подобной шумихи не обойтись.
Работы на студии было много. Комедия «Любовь по заказу», в которой снималась Ольга, готовилась в двух версиях, на немецком и французском языках, на английский героиню Чеховой переозвучивали.
Она была благодарна судьбе за близкое общение с голливудскими звездами первой величины. С Кларком Гэйблом (только что прославившимся в фильме-легенде «Унесенные ветром») они мило болтали по-русски, ведь Кларк родился в Польше в те времена, когда она была еще частью великой Российской империи. Своей непосредственностью ее очаровали Чарльз Чаплин, Гэри Купер, Эррол Флинн, Глория Свенсон. «Я их угощала блюдами русской кухни, от которой они были в восторге, – рассказывала Ольга своим друзьям после возвращения из-за океана. – Особенно им нравятся щи с кислой капустой, соленые грузди с луком и постным маслом и, разумеется, блины с черной и красной икрой. Конечно же, были ящики «Смирновки» и французского шампанского. Но мои голливудские гости предпочитали русскую водку и напивались вдребезги…»
Город ангелов – Лос-Анджелес был городом бесконечного ожидания. Только Ольга вовсе не собиралась годами простаивать в очереди за «синей птицей». Впереди были тысячи потенциальных кинозвезд, не менее красивых, талантливых и наивных. Превратиться в одну из них? Нет уж, увольте.
Ольга жаловалась, что в Америке «акклиматизироваться, по-настоящему почувствовать себя дома мне не удается. Досаждает не только климат, я не готова к американскому образу мыслей и стилю жизни» и, прежде всего, к оборотной стороне этого волшебства: «фабрика грез» – это все-таки бесконечный конвейер.
По завершении съемок в первом из оговоренном контрактом фильме она все-таки настояла на возвращении в Европу – три следующие ленты для американцев студия «Юнайтед артистс» согласилась снимать в Старом Свете.
Рига – Каунас, 1932 год
Стараться найти красоту во всяком предмете, во всяком положении, во всякой мысли, картине и т. д. Упражнение это чрезвычайно важно. Одно из свойств творческой души в том и заключается, что она способна видеть и извлекать красоту из того, что душа нетворческая не удостаивает даже внимания! Истинный художник видит прежде всего красоту и достоинства, а не уродства и недостатки. Чем больше критики и порицаний слышим от художника, тем меньше истинного искусства можно ожидать от него.
Едва ступив на перрон Рижского вокзала, Михаил Александрович почувствовал, что к нему возвращается доброе настроение, напрочь утраченное во время бесконечных переездов и скитаний в поисках «своего» театра: Берлин, Прага, Париж, Вена, снова Берлин. «Начинается период удач!» – сказал он сам себе, боясь спугнуть возникающее предощущение успеха. Штайнер недаром так много говорил об интуиции как о методе познания неведомого мира. Главное – случайно не проболтаться о своем предчувствии, о своей вере в то, что намеченное непременно сбудется!
Бог ты мой, да сколько же встречающих! Неужели рижане еще не забыли десятилетней давности гастроли Художественного театра?!. Вот директора местных театров, актеры, репортеры, фотокорреспонденты, старые друзья и поклонники, которые когда-то носили Чехова-Хлестакова на руках. Тогда это был его дебют на зарубежной сцене, и Рига «первая тогда раскрыла передо мной соблазнительные тайны «заграницы», – писал Михаил Александрович. – Прожив столько лет в России в более чем скромных условиях, забыв о существовании ресторанов, смокингов, балов, отвыкнув от веселой праздности, я вдруг все это встретил за границей, в чистенькой, уютной и веселой Риге…»
До чего славные были денечки! Новые знакомые без конца водили его из ресторана в ресторан, днем – в «Германский парк» и «Римский погреб», ночью, после спектаклей, – в подвальные кабачки с красно- сине-желтыми весело подмигивающими фонариками. Он ел, пил, подписывал фотокарточки, всех любил, обнимал, целовал красивых девушек, танцевал с ними – и подчас тут же терял из вида. Молодых сил тогда хватало на все.
И вот теперь, спустя десять лет, он «снова почувствовал, что я актер, что «халтуры» здесь не хотят, что все готово к хорошему спектаклю и что никто из пишущей братии не ждет сладострастного провала».
Итак, с чего начнем? Изголодавшемуся по настоящей работе Чехову уж было невтерпеж. Но его пыл вежливо остужают. Не стоит торопиться. Как там у вас, у русских, говорят, не надо людей смешить, да?.. Но ведь он и так собирался веселить, дарить радость рижанам, почему же нет?!
– Представляешь, и здесь то же самое – и репертуар, и выбор сценических площадок, и даже то, какую роль мне играть, диктуют чиновники! – старательно изображал возмущение Чехов перед своей единственной зрительницей в домашнем «партере», женой Ксенией. – Эти деятели требуют, чтобы гастроли обязательно начались только в Национальном театре, а потом можно будет и в Русской драме. Придумали еще одно пожелание-указание: не только поставить «Эрика ХIV», но и самому выступить в главной роли. Только потом уже они будут думать о постановке «Вишневого сада» и «Дворянского гнезда». Кошмар!
Театр одного актера и одного зрителя…
