Фрэнк отнимает салфетку от стены и ногой давит что-то на плитах пола, у самого плинтуса.
Где-то на метр выше остался темный отпечаток, маленькая дуга, изогнувшаяся вопросительным крючком, с одной стороны наполовину смазанная, окруженная там и сям более четкими знаками, от которых А*** так и не может оторвать глаз.
Вдоль распущенных волос щетка скользит с легким шумом: то ли вздох, то ли слабое потрескивание. Едва дойдя до конца, очень быстро, она снова поднимается к голове, ударяет по черепу всеми щетинками, и опять скользит по черной массе светлый костяной овал, а ручка щетки, довольно короткая, почти совсем скрывается под рукою, крепко сжимающей ее.
Половина волос падает на спину, а оставшуюся половину другая рука перекидывает через плечо, вперед. В эту сторону (в правую) склоняется голова, чтобы удобнее было орудовать щеткой. Всякий раз, когда та скользит вниз, начиная с затылка, голова еще больше наклоняется вперед, а потом поднимается с некоторым усилием, в то время как правая рука — в которой зажата щетка — движется в противоположном направлении. Левая рука — охватывающая волосы, не зажимая их, между запястьем, ладонью и пальцами — на мгновение отпускает пряди на волю, но потом вновь собирает их уверенным, закругленным, автоматическим движением, а щетка тем временем продолжает свой путь до самого края. Шелест, который нарастает по мере продвижения сверху вниз, в этот момент превращается в сухой, маловыразительный треск, последние разряды которого еще звучат, когда щетка, оставив концы длинных волос, поднимается к вершине, описав в воздухе быструю кривую, и достигает основания шеи, где волосы, гладкие и плоские, разделены медианой пробора.
С левой стороны от пробора другая половина черных волос свисает свободно до самого пояса, слегка завиваясь. Еще левее вырисовывается лишь едва видный контур профиля. Но впереди зеркальная поверхность, и она отражает лицо целиком, анфас, и взгляд — конечно же, бесполезный при расчесывании щеткой — устремлен, естественно, вперед.
Так что взгляд А*** должен был встретить на своем пути настежь распахнутое окно, выходящее на западную сторону; лицом к этому окну она села причесываться перед маленьким столиком, приспособленным для этой цели, снабженным, в частности, высоким зеркалом, отбрасывающим взгляд назад, к третьему окну, к центральной части террасы и верхней части долины.
Второе окно, как и третье, выходит на юг, но расположено несколько ближе к юго-западному углу дома; оно тоже распахнуто настежь. Через него можно увидеть часть туалетного столика, отрезок зеркала, профиль с левой стороны и распущенные волосы, спадающие на левое плечо, а также левую руку, которая сгибается, чтобы дотянуться до правой стороны.
Поскольку затылок отклоняется в сторону, лицо слегка поворачивается к окну. На столешнице из мрамора с редкими серыми прожилками выстроились в ряд баночки и флаконы разных размеров и форм; чуть ближе лежит большой черепаховый гребень и вторая щетка, деревянная, с более длинной рукояткой; она кажет свой лик, ощетинившийся черными шелковинками.
А***, должно быть, только что вымыла голову, иначе бы она не причесывалась посреди дня. Вот она прервала свое занятие, возможно, закончила одну сторону. И, не меняя положения рук, не разворачиваясь всем телом, она направляет взгляд в окно, расположенное слева, глядит на террасу, на ажурную балюстраду и противоположный склон долины.
Укороченная тень столба, который поддерживает угол крыши, падает на плиточный пол террасы в направлении первого окна, того, что под щипцом; но тень вовсе не достигает окна, потому что солнце стоит еще очень высоко. Западный щипец весь в тени от крыши; что до западного отрезка террасы, то полоса солнца шириною едва в метр легла между тенью от крыши и тенью от балюстрады, в данный момент ровной, без зубчиков.
В комнате перед первым окном поставлен туалетный столик, полированный, красного дерева, с белой мраморной столешницей: такие столики составляют непременную часть обстановки в колониальном стиле.
Изнанка зеркала — грубая деревянная плашка овальной формы, тоже красноватая, но тусклая; на плашке что-то написано мелом, но надпись на три четверти стерлась. Справа — лицо А***, которая теперь нагнула голову влево, чтобы причесать волосы с другой стороны, и явственно виден глаз, глядящий, как это и должно быть по логике вещей, вправо, в зияющее окно, на зеленую массу банановых деревьев.
На западную сторону террасы, в самом ее конце, выходит дверь из буфетной, а оттуда можно сразу пройти в столовую, где свежесть сохраняется даже в послеполуденные часы. На голой стене между дверью буфетной и коридором пятно, оставленное убитой сороконожкой, едва различимо, если не приглядываться. Стол накрыт на три персоны; три тарелки стоят по трем сторонам квадратного стола: со стороны буфета, со стороны окна, со стороны, обращенной к центру длинной залы, другая половина которой представляет собой нечто вроде салона,—линия раздела обозначена коридором, идущим от террасы к двери во двор, через которую удобно ускользнуть под навес, где находится контора бригадира-туземца.
Но чтобы увидеть этот салон из-за стола — или из окна разглядеть навес — следует занять место Фрэнка, спиной к буфету.
Сейчас это место не занято. Стул приставлен к столу на должном расстоянии, тарелка и прибор на своих местах, но нет ничего между краем стола и спинкой стула, являющей взору толстое крестообразное соломенное плетение; тарелка чистая, сверкающая, вокруг нее ножи и вилки, полный комплект, как в начале обеда.
А*** наконец решилась наполнить тарелку, не дожидаясь гостя, который не приходит, и теперь застыла в молчании на своем обычном месте, перед окном. Свет падает ей на лицо, сразу видно, как это неудобно, однако она сама выбрала такую позицию, раз и навсегда. Движения ее во время еды крайне скупы, она не поворачивает голову ни вправо, ни влево, лишь слегка щурит глаза, будто пытается отыскать пятно на голой стене перед собой, но девственно чистая поверхность не дает ни малейшей зацепки для взгляда.
Убрав закуску, не меняя, однако, бесполезный прибор не пришедшего гостя, бой вносит следующую перемену, показывается в открытых дверях буфетной, держа в обеих руках большое глубокое блюдо. А*** даже не поворачивается к нему, чтобы бросить на блюдо пытливый взор хозяйки дома. Не говоря ни слова, бой ставит блюдо на белую скатерть справа от нее. Там желтоватое пюре, наверное, из ямса, от которого поднимается тонкая струйка пара: она внезапно сгибается, потом выпрямляется, потом пропадает, не оставив следа, потом, длинная, вытянутая, вновь поднимается вертикально над столом.
В центре стола появилось еще одно непочатое блюдо, где в темном соусе выложены рядком три небольшие птички.
Бой удалился, молча, по своему обыкновению. А*** внезапно решается отвести взгляд от голой стены и начинает поочередно разглядывать оба блюда, справа от себя и спереди. Выбрав нужную ложку, она накладывает еду размеренными, точными движениями: самую маленькую из трех птичек, немного пюре. Затем берет блюдо, стоящее справа от нее, и передвигает его влево: большая ложка остается в нем.
Теперь она старательно разрезает птицу у себя на тарелке. Несмотря на малую величину объекта, она, будто на анатомическом сеансе, отделяет крылышки и ножки, разваливает тушку по сочленениям, снимает мясо с костей кончиком ножа, придерживает кусочки вилкой, без нажима, не повторяя дважды ни единого движения, даже не подавая вида, что выполняет трудную или непривычную задачу. Впрочем, такие птички часто подаются к столу.
Закончив есть, она поднимает голову, смотрит прямо по оси стола и снова сидит неподвижно, пока бой убирает тарелки, усеянные темными косточками, потом оба блюда, на одном из которых так и осталась третья жареная птичка, предназначенная для Фрэнка.
Его прибор простоял нетронутым до конца трапезы. Его, несомненно, задержал, как это нередко случается, какой-то инцидент на плантации, потому что болезнь жены или ребенка не помешала бы ему прийти.
Хотя маловероятно, чтобы гость появился сейчас, А***, возможно, все еще прислушивается, не спускается ли по склону, свернув с шоссе, машина. Но через окна столовой, по крайней мере одно из которых приоткрыто, не долетает рокот мотора; не слышно вообще никакого шума: в этот час все работы прекращены, и даже скотина молчит, осоловев от жары.
Обе створки бокового окна открыты — правда, не до конца. Правая оставляет лишь малую щелку,
