казакам и надорожные расходы. Решено было, что Галахов и Рунич едут в Сызрань и там ждут вестей от Трифонова. Тот же торопится к своему казацкому отряду в степи. Отыскав отряд, он вместе с казаками должен захватить Пугачева и привезти его в Сызрань. Вот только… Трифонов поскреб бороду и прогудел: «Надо бы мне денег, чтобы с казаками рассчитаться». Но осторожные офицеры решили выдать деньгами только 3 тысячи (средства-то ведь казенные!), на остальное Галахов написал расписку, чтобы Трифонов показал ее казакам. Тот не стал спорить, забрал 3 тысячи и понесся в степь.
Да вот незадача! Не успела Секретная комиссия добраться до цели, как пришло известие о том, что войско Пугачева разбито, а сам он пойман и по приказу самого Александра Васильевича Суворова отправлен в клетке в столицу на суд. Узнав об этом, Галахов послал поручика Дидриха, чтобы вернуть Трифонова. Дидрих Остафия догнал, и они остановились мирно заночевать в деревне. Да вот только утром обнаружилось, что «верный Трифонов» сбежал, прихватив 3 казенные тысячи. Поняв, что его обманули, и не сумев сыскать беглеца, Дидрих так испереживался, что у него сердце не выдержало, и бедняга скончался. Ну а мошенник Трифонов был объявлен в розыск.
Осенью 1774 года в Казанской тюрьме очутился неизвестный бородач почтенного возраста, у которого не оказалось с собой паспорта. Начальству он объяснил, что бумаги, если уж так надо, привезет жена, жившая недалече. Но пока суть да дело, сунули бородача в камеру. Тут-то и началось!
Сокамерник, один из яицких казаков, взятых за сотрудничество с Пугачевым, признал в бородаче… цесарева посланника, купца Долгополова, который гостил в стане Емельяна, был обласкан и даже пожалован деньгами. Началось следствие. А тут как раз объявился один из Преображенских солдат, сопровождавших Секретную комиссию. И в бородаче он признал сбежавшего казацкого ходока, казака Трифонова, которого теперь разыскивают по высочайшему императорскому повелению.
Вот уж Бог шельму метит! Очутился наш купец-шельмец в Москве. Проходил по делу, связанному с бунтовщиками. Конечно, пытался разжалобить членов следственной комиссии. Рассказал о том, что случайно попал в лапы лиходея Емельки, а чтобы не лишиться головы, выдал себя за посланника из Петербурга. С казенными же деньгами он сбежал от Секретной комиссии, потому что подумал о том, что после поимки Пугачева он, Трифонов, становится никому не нужным и его могут убить как нежелательного свидетеля. Клялся в верноподданнических чувствах, вспоминал про овес, жаловался на горькую судьбину. И ведь разжалобил! В протоколе допроса особо выделили: «Долгополов, по его признанию, злого умысла перед государством и Ея Величеством не имел». Словом, не казнили хитроумного Остафия, как других, связанных с мятежом. Конечно, высекли и сослали на каторгу. Видно, пришло время и самому Долгополову-Трифонову ответить за собственные долги перед судьбой?..
Словом, получил раз, другой, не зарься на третий. В нем всегда зреют зерна неожиданности.
12.2
Ошибка вторая: на бога надейся, да сам не плошай
Волшебная монета
На Рождество 1518 года в Париж залетела метель. Наутро снег стаял, оставив холод и грязь. Королевский двор впал в уныние. Придворные жались по углам – поближе к жаровням. И только жизнерадостный, шумный Франциск I искрился весельем. Король обожал разные удовольствия – вино, женщин, диковинных зверей. Еще Франциск обожал живопись. Вот и сегодня он увидит новую картину итальянского художника… как бишь его… – Андреа дель Сарто. По-итальянски это смешно: Андреа Портняжка. Говорят, отец у него был простым портным. Вот с кем общаться приходится!
Что поделаешь, настоящие картины создают пока только итальянцы. Приходится выписывать их ко двору. В замке Клу уже три года живет сам Леонардо да Винчи. Он, конечно, гений, но он уже стар и потому работает медленно. Этот же
Андрея – быстро. За полтора года написал уже с десяток картин. Среди них – изображение юного Иоанна Крестителя – святого, которого особо почитают при королевском дворе. Словом, оправдал надежды: хоть и молод, но весьма талантлив.
…Картина стояла в центре зала. Придворные – на почтительном расстоянии. Смотреть картины первому – привилегия короля. Франциск подскочил к холсту почти вплотную, словно хотел то ли понюхать, то ли попробовать на ощупь. Придворные затихли. Франциск резко выдохнул:
– Кто это?
Художник замялся. Он никак не мог привыкнуть к бурным перепадам королевского настроения.
– Это «Аллегория Любви», ваше величество! – промямлил он.
Король снова обернулся к картине. С холста смотрела женщина, прекраснее которой не было на свете. Искрящиеся светом волосы, темные глаза с поволокой, загадочная улыбка.
– Но это не моя прелестница Лизон! – взревел король. – Разве я не просил тебя изобразить мою Лизон из «Эскадрона небесной радости»?
Художник в ужасе потупился. Действительно, монарх повелел как-то написать обнаженной его любовницу. Но ведь прелюбодеяние – грех. Однако при дворе, видимо, думают по-другому. Иначе как вообще мог бы возникнуть этот самый «Эскадрон небесной радости», а в просторечии – целая стая королевских любовниц.
– Ваше величество… – снова промямлил Андреа на своем плохом французском языке и судорожно сжал кисть. Раздался сухой треск.
Франциск подскочил и рявкнул:
– Огня!
Казначей, стоявший ближе всех к монарху, тут же выхватил у стражника факел и протянул королю. Тот поднес его почти вплотную к холсту. С холста взглянула женщина, прекрасней которой, казалось, не было на свете. Загадочная улыбка, темные глаза с поволокой, искрящиеся светом волосы. А уж об обнаженной фигуре и говорить нечего – богиня, Венера, истинная Любовь!
– Эта дама не из моего цветника! – взревел король. – Кто здесь изображен?
Андреа потупил глаза:
– Моя жена, ваше величество!
Франциск отскочил от полотна и скомандовал:
– Аллегорию – в мою спальню! Жену – ко двору! Созерцать красоту – привилегия короля.
Художник завздыхал, подбирая слова:
– Но, месье, боюсь, жена не поедет… Она и мне приказала поскорее вернуться домой…
– Так ты – подкаблучник? – развеселился Франциск. – Скажи честно, кого больше боишься: меня или жену?
Андреа судорожно захлопал своими подслеповатыми глазами:
– Жену, месье… Она такая властная женщина…
Придворные загоготали. А король громче всех.
Возвращаясь в отведенную для него комнату, Андреа едва не заблудился в веренице коридоров дворца Фонтенбло. Все так запуталось. Конечно, при дворе Франциска – роскошь и богатство, даже его, бедного художника, устроили как короля. Стены его комнаты обиты дорогой материей, над кроватью гобелен со сценой псовой охоты, балдахин из бархата, прошитого золотыми нитями. Никогда он не жил в такой роскоши. Но нравы?! Разве можно вести жену в этот вертеп?! Да Лукреция придет в ужас!
