вылезали из ила. Но давление оказалось слишком сильным: домкрат вдруг с ужасным треском провалился сквозь дно пироги, и «лендровер» опять плюхнулся в грязь!
Злой, отупевший от жары, я созерцал гибель трудов своих, пытаясь найти иное решение. Увы, другого выхода не было. Еще трижды я ставил домкрат, прежде чем искалеченная пирога не соизволила выдержать нагрузку. Теперь надо было отыскать твердые предметы, чтобы подложить их под колеса. Изжаренный неумолимым солнцем, почти ослепший от блеска соли, я рыскал но пляжу. Наконец мне посчастливилось наткнуться на побелевшие кости — останки буйвола, начисто обглоданные львами и гиенами. Их зрелище живо напомнило, что сулит ночевка под открытым небом… Взяв лопатки и здоровенную берцовую кость, я с трудом добрел до машины и подсунул их под колеса. Для вящей предосторожности сверху еще настелил ветки акации. Взревев, «лендровер» выдрался из грязи, проехал по веткам и оказался на твердой земле. Я облегченно вздохнул, утер пот с лица и тяжело отвалился на подушки сиденья. И тут же услышал пронзительный свист: колючки акации прокололи шину.
К счастью, в машине была запаска. Вновь — в который уже раз — подняв «лендровер» домкратом, я сменил колесо. Смертельно усталый, с пересохшим от жажды горлом, добрался я до гостиницы. День прошел впустую. Я понял, что, несмотря на скромные размеры, Маньяра не позволит расслабиться и что неплохо иметь проводника, хорошо знающего местность.
Утром, в 8.00, я примчался в контору парка, там начинался обычный рабочий день. Егерь-африканец Муганга со вниманием выслушал просьбу дать мне в проводники одного из смотрителей. Он предложил мне брать их по очереди каждый день, пока я не разобью лагерь в парке; тогда ко мне будет прикреплен постоянный смотритель. Предложение оказалось чрезвычайно удачным. Смотрители обладали исключительно острым зрением и научили меня различать между стволами деревьев прячущихся в тени слонов. Едва на свету оказывалась какая-нибудь примечательная часть их тела, я делал снимок.
Однажды меня сопровождал молодой смотритель по имени Мходжа Буренго, прирожденный следопыт. С его помощью я обнаружил множество слонов. К сожалению, над кустарником торчали лишь спины, но на открытой местности не было видно ни одного слона. Я спросил, нельзя ли к ним подобраться пешком. Английский Мходжа знал плохо, поэтому ответил односложно:
— Попробуем.
Большую часть короткого сухого периода слоны проводили в Граунд Уотер Форест, в северной оконечности парка. Мходжа предложил отправиться туда. Я уже знал, что красться вдоль слоновьей тропы, основательно вытоптанной за время январского пекла, — не большое удовольствие. Но лес встретил нас прохладой. Мы шли, прислушиваясь к возне мелких животных в подлеске. Из-под ног вдруг выскочил и пустился наутек бородавочник.
Чтобы найти слонов, мы останавливались, прислушивались. Слоны никогда не бывают совершенно бесшумны, едят они или отдыхают. Рев оказавшегося в стороне члена стада, пронзительный протест малыша, которого мать отогнала от себя, гневное хрюканье молодых самцов, пробующих друг на друге растущие бивни, — все это выдает их присутствие. В лесу ветер капризничает, особенно в середине дня: горячие вихри взмывают вверх, а холодный воздух устремляется вниз, вызывая порывы ветра над самой землей. Когда летишь над лесом на самолете, заметно, как воздух постоянно перемещается. Если же занимаешься поиском животных под сводами леса, всегда зависишь от этих переменчивых потоков — они могут донести до зверей ваш запах, и можно считать везением, если слонам долго не удается засечь вас.
Мходжа тщательно определил направление ветра — долго манипулировал своей сигаретой, наблюдая за ее дымом. Мы медленно двигались на непрекращающийся шум ломающихся веток и наконец заметили за пальмами несколько подрагивающих громадных ушей. Мходжа нашел подходящее дерево, мы взобрались на него и очутились под прикрытием мощной листвы. Я с трудом устроился на довольно тонкой ветке, но зато был вознагражден зрелищем группы самцов всего в десяти метрах. Я тут же начал щелкать фотоаппаратом. Затем мы соскользнули с дерева и удалились, так и не замеченные слонами.
Мходжа назвал слонов белыми и объяснил, что их цвет зависит от места, где животные находились последние сутки. В данном случае их белизна объяснялась тем, что они вывалялись в лесной луже рядом с одним из высоких термитников, которые, словно толстые «персты», раздвигают шелковую зелень. Темно- охристый цвет происходил от грязевой лужи в древесно-кустарниковой саванне, где росли акации тортилис, а грязно-серый цвет безошибочно указывал на речку Эндабаш и ее окрестности.
День подходил к концу, в 4 часа пополудни Мходжа предложил пойти к устью Ндалы, берега которой заросли невысокой травой. И вправду, стоило нам оказаться на песчаном дне пересохшей речки, как мы наткнулись на группу самок со слонятами и нескольких самцов. Пользуясь постоянным ветром, дувшим в сторону озера, мы подошли ближе и уселись прямо в траву рядом со стадом.
Над всеми возвышался громадный самец. Один из его бивней был сломан, и нервный канал обнажился почти на метр. Это, по-видимому, причиняло ему боль, и слон мог стать опасным. Кроме того, у него было разорвано левое ухо. Я сделал одиннадцать снимков этого необычного слона, пока он пасся. Остальные самцы мирно держались вместе и не стали искать укрытия, когда самки ушли. Пока мне еще не удалось узнать никого из ранее встречавшихся слонов. Но этот самец, которого я окрестил Циклопом, выделялся среди других, и у меня появилась уверенность, что, доведись нам встретиться, я его узнаю.
Количество фотографий росло с каждым днем, вскоре скопилась целая куча непроявленных пленок. Но стоило мне заняться составлением картотеки, как я столкнулся с непредвиденными трудностями. Несмотря на свои размеры и относительное спокойствие, слоны Маньяры словно растворялись в воздухе, когда попадали под прицел объектива.
Большую часть дня они проводили среди густой растительности, откуда обычно торчало несколько спин, кусочек уха или часть бивня. Редко удавалось поймать в объектив отдельную группу, в которой бы четко выделялся каждый слон. И даже если такой момент выдавался, животные сбивались в кучу, скрывая характерные детали своих бивней и ушей. Любой исследователь, пытавшийся пересчитать животных на открытой местности, знает, как трудно получить точную цифру с первого раза: каждый следующий подсчет дает новый результат.
Из Англии я привез бачок для проявления пленки и необходимые химикаты. Но за увеличителем и ванночками для бумаги пришлось отправиться в фотомагазин в Арушу. Я купил увеличитель, бачки, химикалии, фотобумагу и нож для нее. Вечером проявил пленки и развесил в стенном шкафу для просушки. Наутро я был готов приступить к размножению снимков. Проточной воды было достаточно: гостиница снабжалась из источника у подножия обрыва; темную комнату я устроил в спальне. Увеличитель работал нормально, несмотря на скачки напряжения: динамо-машина капризничала. Главная трудность состояла в сохранении химикалий. Пришлось держать большое количество воды в холодильнике, работающем на керосине, чтобы разбавлять концентрированный проявитель.
Я с жадностью разглядывал изображения, по мере того как они появлялись на бумаге.
Первая серия оказалась неудачной. Черные и серые грязевые пятна на слоновьих ушах часто меняли их очертания и сливались с причудливым рисунком листвы и ветвей. В бинокль различались малейшие детали, но для получения четких снимков требовался хороший свет и превосходный задний план — например, слоны на фоне неба. Многие снимки с фрагментами животных оказались совершенно непригодными. Однако даже на этих фотографиях уже было видно, что один слон отличается от другого. До сих пор я и не подозревал, что существует столько комбинаций форм бивней и ушей. Некоторые из них были изрезаны, словно фьорды.
Запоминание каждого слона «в лицо» стало для меня чем-то вроде урока географии — изучением очертаний какой-то страны. Часто ухо было совершенно гладким с одной или двумя небольшими выемками, но форма выемки — прямые или закругленные края, ее глубина и расположение давали необходимые
