говорила:
– …Искусства тоже умерли. Да иначе и не могло быть. Люди, не знающие чувства, не способны понять ни музыку, ни живопись. А чувства умерли очень скоро. ВСБ устранила опасности, дала каждому возмож ность без всякого риска изведать любое наслаждение. И людт^ решили, что наслаждение – и есть чувство. Вначале был век разгула. Многие даже опасались, что именно от этого погибнет человечество. Но и разгул скоро наскучил – наступила апатия. Всякое наслаждение приедается очень быстро, особенно когда оно легко доступно. Только чувства живут долго, но люди уже забыли, что это такое. Они думают: чувства – есть наслаждения…
– Я уже говорила: этот остров заповедник чувств. Сейчас он открыт для избранных. Когда им наскучивает жизнь, они едут сюда, чтобы пощекотать нервы. Вначале были такие, которые в самом деле испытывали чувства и рисковали выйти за ограду. Теперь таких не стало. Они только издали поглядывают на заповедные скалы и лес, поглядывают с вожделением и страхом. Поэтому они так и поразились, увидев тебя, когда ты пришел из-за ограды.
– Я всегда убегала за ограду тайком, – мне бы запретили, если б узнали. Я открыла здесь старую библиотеку и стала читать, потом научилась понимать музыку. Я замечала: чем больше я нахожусь на воле, за оградой, тем глубже начинаю чувствовать и понимать искусство. Я завидую тем, которые жили раньше, до ВСБ, до века Благоденствия. Правда, и тогда были глухие к чувствам – именно они больше всего любили наслаждения… И были трусы – это те, кто не способен одолеть страх в себе. Они становились подлецами, чтобы другие не разгадали, что они трусы. Так всегда было…
Громкий протяжный вопль – в нем слышались боль и отчаяние – принесло издали. Он замер внезапно, словно потух, достигнув самого сильного напряжения. Вслед за ним пронесся стрекочущий выкрик, полный торжества и радости. И несколько таких же голосов, только более тихих, отозвались на него.
– Это змар подстерег вепля на водопое и задрал, – объяснила Хилина. – В ее голосе мне послышалась зависть. – У них идет своя жизнь. Вольная.
Я слышал другие таинственные звуки ночи, и Хилина каждый раз объясняла мне, что они значат. На острове шла таинственная, незнакомая для меня жизнь, и я завидовал этим веплям и змарам, которых никто не оберегал от опасностей.
Я отыскал в тейноте руку Хилины. Прикосновение к ее холодным пальцам наполнило меня пронзительным чувством ответственности за ее судьбу и желанием сделать ее счастливой.
На следующий день утром начали прочесывание острова. Из нашего укрытия мы видели, как пятеро в форме служителей ВСБ выкатили за ограду передвижную установку и стали прощупывать заросли излучателями. Ничто живое в радиусе на триста метров не могло укрыться от них. Перепуганные обитатели леса удирали в глубь острова. На первый участок понадобилось почти два часа. При таких темпах они не скоро доберутся до нас. Во всяком случае сегодняшней ночью мы можем еще не опасаться их. А чтобы прощупать весь остров, понадобится не меньше месяца. Сделав эти расчеты, я успокоился и повеселел.
– Они не найдут нас, – сказал я. – Когда доберутся сюда, мы поднимемся кверху, а когда они придут в горы, спустимся назад.
– У нас продуктов всего на четыре дня, – возразила Хилина. Она вовсе не разделяла моего оптимизма, глазами затравленного зверя смотрела вниз, где в зарослях поблескивали жгуты гибких антенн излучателей.
– Я стану охотиться, наконец, мы сможем воровать со склада. – Я был настроен решительно и воинственно, и готовился защищать себя и ее-нашу свободу. – Неужели ты хочешь сдаться без сопротивления?
– Я не об этом, – сказала она и подняла на меня свои большие глаза, в которых была печаль. – Мы сможем долго еще сопротивляться: неделю, месяц, может быть, годы… Но что дальше?
– Мы будем свободны! Разве этого мало?
– Мало.
– Что же еще нужно тебе?
– Рано или поздно они привезут еще десять, сто установок и покроют ими весь остров. Они изловят нас как зайцев. А еще проще – я бы на их месте так и сделала – оставить как есть: не трогать нас. Если они прекратят облаву, забудут про нас, ты будешь считать себя свободным?
В эту ночь мы не могли уснуть. Десятки прожекторов, установленных внизу, выхватили побережье острова из тьмы. Кажется, аварийщики намеревались работать круглые сутки. Вскоре пришел корабль и встал на рейде. Он высился над морем тысячью огней, вода вблизи корабля отливала зеркальным блеском. Несколько катеров подошли к его борту. По шуму, по лязгу и громыханию цепей можно было догадаться, что идет выгрузка новых установок. Хилина была права. Прижавшись плечом к моей груди, она дрожала от возбуждения. Я обнимал и гладил ее тело, укрытое одеялом, но она, кажется, вовсе не замечала моих прикосновений.
– Нужно бежать, – сказала она, сбрасывая с плеч теплое одеяло.
– Еще есть время, мы сможем дождаться утра, – возразил я, подумав, что она хочет бежать из пещеры в горы.
– Утром нельзя. Только сейчас, пока темно. Ты видишь: из порта регистрации сняли последний прожектор. Никто не увидит нас. Там причалены около двадцати межкост.
– Ты предлагаешь бежать с острова? Но ведь ВСЕ только здесь и не действует.
– Прежде чем подняться в воздух, мы сломаем ВВАДУ, и тогда сможем приземлиться, где захотим – не только в порту регистрации. Будем скрываться, свяжемся с Тресбли… Ты говоришь, он знает, как сделать местный отключатель. Будем искать других, которые захотят изведать чувств. Станем бороться!
Меня вовсе не нужно было уговаривать-ее план был по мне: лучше вступить, пусть даже в безнадежную борьбу, чем всю жизнь прятаться в темных закоулках пещер.
Мы бросили одеяла, с собой взяли немного продуктов.
Нам пришлось дать большой крюк, чтобы случайно не оказаться в зоне действия улавливателей. Мы пробирались ощупью в кромешной темноте, натыкаясь на сучья, запинаясь о валежник и камни. Попали в густой кустарник, едва выбрались из него. Оба спешили. Я слышал возбужденный, негромкий шепот Хилины:
– Скорее! Скорее! Они могут обнаружить нас. Тогда мы пропали.
Но я и сам понимал: времени у нас мало, нужно торопиться.
На площадке порта регистрации тихо. Ближняя к нам межкоста черным силуэтом допотопного ящера высилась на бледном фоне неба. Подвижные крылья ящера были сложены вдоль фюзеляжа.
По пути я подобрал остроугольный камень. Мы пробрались внутрь кабины. Фосфорический свет доброй сотни индикаторных стрелок на щите управления слабо осветил наши лица. Лицо Хилины казалось строгим, большой лоб осветился, как отполированный желто-зеленый мрамор. Испытывая неодолимый ужас, я занес руку с камнем над установкой ВВАДУ.
– Чего ты ждешь? – нетерпеливо прошептала Хилина.
Со злостью и остервенением я опустил булыжник на взвизгнувшую установку. Один, два, три удара – осколки стекла посыпались на пол кабины. Главное теперь перехлестнуть проводку.
– Быстрее, – торопила Хилина. -О ни услышали: бегут сюда.
Несколько ярких светляков – фонариков в руках людей, быстро приближались к нам. Я включил мотор. Он затарахтел внезапно с оглушительным треском, которого раньше я никогда не замечал, хотя должен был слышать часто, всякий раз, когда запускал свою межкосту. Ящер раскинул крылья и стремительно взмыл кверху. Луч прожектора долго гнался за нами…
На этом запись в ленте обрывалась. Далее была приписка обычным способом, каким пользовались на Тибии до изобретения дешифратора мыслей.
'Заключение чрезвычайной комиссии по делу Джекли и Хилины. Джекли вел себя неблагоразумно: брыкался, пытался причинить себе повреждения. После прочистки памяти доживал в приюте для безнадежно больных под наблюдением специализированных роботов. Умер через пять лет. Прах помещен в гробнице приюта.
Хилина силой воли сумела удержать в памяти кое-что, совсем немногое, но и это сильно удручало ее впоследствии, не давало покоя. Ей удалось бежать на остров – там она покончила с собой.
