Новый метод лечения принесет успех.
— Я по-прежнему ничего не понимаю! — признался Хауф-ман.
— Да? — загромыхал Морис Клау. — Итак? Зачем еду я в Брайтон? Отправляюсь я задать мисс Грете вопрос, что собирался задать ей Оттли.
— Какой именно?
— Чего так боялась она, что заставляло ее просить вас покинуть свой дом? Мне призналась она, что получала от Косты страстные письма, такие, что глупая девушка не осмелилась бы показать вам — ее отцу!
— Боже мой! мерзавец!
— Каналья! И как бы ни было то, мертвая каналья! Когда повесили вы его брата, сей Корпус Крис (воистину, сама Судьба даровала ему имя!) отправил дочери вашей безумное письмо, где поклялся преследовать вас по всему свету и убить, если не сбежит она с ним! Да, он был безумен, мне кажется; я так считаю. Но обладал он весьма большой культурой! У него имелся кембриджский диплом! Вы не знали? Я так и думал. Он выследил вас в Европе и последовал за вами в сей дом. Историю его он неким образом узнал и использовал в своих целях. Как видно, иначе добраться до вас он не мог, не оставляя следа и оставаясь незамеченным, вне подозрений.
Морис Клау поднял индейский лук, лежавший на полу рядом с его креслом.
— Лук индейцев сиу, — внушительно произнес он.
Клау снова наклонился и поднял небольшую стрелу, к которой была прикреплена тонкая черная нить.
— Стоящий на балконе в лунном свете прекрасной будет мишенью, если только не поднимется ветер! — продолжал он.
— Вспомните, как в безветренные ночи раздавался шепот!
Он указал на наконечник стрелы. Тот был покрыт каким-то черным, блестящим веществом. Морис Клау понизил голос.
— Кураре! — хрипло сказал он. — Древняя отрава для стрел южноамериканских племен! Эта маленькая стрелка наносит лишь крошечную рану, и может быть возвращена с помощью прикрепленной к ней нити. Коста, разумеется, принял Оттли за вас, мистер Хауфман… Ах, ловкач! Провел я три ночи, прячась в ветвях второго дерева в аллее и ожидая его. Стрелять не пришлось бы мне, если бы вы последовали моим указаниям и не стали выходить на балкон. Мы могли бы схватить его живьем!
— Не стану плакать по этому поводу! — сказал Хауфман.
— И я не возрыдаю, — загрохотал Морис Клау и увлажнил лицо вербеной. — Но сколь отвратителен мне сей яд кураре — пахнет он смертью. Ах! каналья!
Эпизод седьмой
АККОРД В СОЛЬ-МИНОР
Мне часто говорят, что необычайное преступление в Челси, которое пресса окрестила «убийством в мастерской» или «смертью в студии», стало для моего эксцентричного друга Мориса Клау своего рода Ватерлоо. На это я отвечаю, что дело в Челси, напротив, было его Аустерлицем. Король криминологов, чьи победы которого я имел честь запечатлеть для потомства, никогда не доказывал свою теорию «одических негативов» с таким драматическим блеском, как в решении загадки, связанной с убийством художника- портретиста Пайка Уэбли.
Поразительная способность Клау извлекать из атмосферы мыслительные формы (могу лишь назвать ее посттелепатией) сделала его не только предметом насмешек невежд, о чем мне уже приходилось рассказывать, но и благодарного восторга посвященных, причем далеко не последнее место среди них занимал инспектор уголовной полиции Гримсби из Нового Скотланд-Ярда.
Вне сомнения, недавние эксперименты профессора Гилберта Мюррэя [36] основывались на том самом законе «психических колебаний», что впервые был сформулирован удивительным гением из лавки близ Старой лестницы в Уоппинге.
За ленчем я прочитал заметку о трагедии в Челси в раннем выпуске «Ивнинг стандард» и, вернувшись к себе в кабинет, обнаружил, что меня дожидается инспектор Гримсби. Никаких вводных фраз не понадобилось. Простая дедукция подсказала мне причину его визита.
Ему было поручено расследование таинственного убийства в Челси — и с этим заданием справиться он был не в состоянии.
Гримсби на несколько лет младше любого другого инспектора в Ярде и точно самой природой создан для постоянного восхождения по карьерной лестнице. Он обладает даром, что дороже гениальности — умением использовать гениальность в своих целях; к тому же у него есть талант, необходимый всякому успешному человеку — талант оказываться в огнях софитов. Весь спектакль он может простоять за кулисами; но инспектору уголовной полиции Гримсби, можете не сомневаться, достанется последний поклон.
Так и должно быть, и я уважаю Гримсби и восхищаюсь его талантами. И потому, едва завидев его, я осведомился:
— Убийство Пайка Уэбли?
— Замечательно! — объявил Гримсби, напуская на себя удивленный вид. — Если вы и далее будете поражать меня прозорливостью, начну считать вас единственным соперником Мориса Клау!
— Понимаю, — сказал я, бросая газету на стол. — Дело не такое простое, каким кажется.
— Простое! — вскричал Гримсби и швырнул в камин окурок крепчайшей манильской сигары. — Простое? Да оно слишком простое! Беда в том, что работать мне не с чем — иными словами, я не понимаю, с чего начать.
Он повернулся спиной к камину и умоляюще поглядел на меня. И…
— Вы звонили в Уоппинг?
Гримсби кивнул.
— Ответа не было, — мрачно произнес он.
— Что же вы предлагаете?
— Видите ли, — Гримсби помедлил, — вы человек занятой, мистер Сирльз, но я подумал — внизу ждет такси — не найдется ли у вас минутки, чтобы поехать со мной и побеседовать с Морисом Клау?
— Почему бы вам не отправиться самому?
— Ах! — он выбрал новую сигару и стал разминать ее между большим и безымянным пальцами. — Вся загвоздка в его дочери. Она считает, что я впустую отрываю его от дел. Сомневаюсь, что она позволит мне увидеться с ним.
— Это ваша вина, — заметил я. — Она очаровательная девушка. Вы неправильно ведете себя с нею.
— Ах! — повторил он и умолк, нащупывая в кармане спички. Наконец, я сжалился над ним.
— Хорошо, могу уделить вам несколько часов, — согласился я. — Если Клау займется этим делом, мое время не будет потеряно зря.
— Понимаете, нет абсолютно никакого мотива, — жалобно произнес Гримсби, в то время как кэб пробирался по сомнительным улицам. — Пайк Уэбли, похоже на то, был человеком приличным, вел безукоризненную жизнь, грехам никаким не предавался, насколько я могу судить. Разумеется, я искал в деле женский след — но женщины, которых я нашел, вне себя от горя по поводу его смерти. Чрезвычайно популярная личность. Месть можно исключить; ограбление исключается; готов поклясться, что можно исключить и ревность. И что, скажите на милость, я должен обо всем этом думать?
— Он был задушен?
— Да, — кивнул Гримсби. — Задушен очень сильным человеком. На лицо его страшно смотреть, а на шее, там, где пальцы душителя впились в плоть, остались синие рубцы.
