И все бы тут, да только сердце,
Не принимая предрешенность
И отрицая расстоянье,
Стучало быстро и не в такт.
И, придавая завершенность
Стихам слепого иноверца,
Она вписала в слов бездонность:
'Все было, было, но - не так...'
Как танец на углях...
Как танец на углях, под рокот барабана
Я исполнял любовь; а зрителем была
Унылая тоска - сообщница обмана,
Что огонек свечи в душе моей зажгла
Конвульсией греха улыбка пролегла
В пурпуре губ твоих, открытых словно рана.
Ты прятала лицо за лепестки тимьяна;
И падала с ресниц раскаяния зола.
И на груди твоей я рисовал виньетки
Касанием языка. И поцелуев снег
Растаял на лице неопытной кокетки.
Ты плакала в комок искусанной салфетки;
Я чувства торопил, но их ленивый бег
Уже не мог помочь обманутой гризетке.
Когда она вдруг уйдет
Когда она вдруг уйдет,
с нею вместе
уйдут телевизор, диван,
библиотека,
вода из-под крана и сам кран,
электричество, крыша
и сигаретный дым.
И даже каштан,
который растет под окном,
тоже двинется следом.
А ветер
соберет
все мои рифмы
в фартук из облаков
и унесет за нею.
Я буду сидеть за обедом
один,
совсем одинокий,
и пасмурно-холодно дуться
на моего кота,
который - предатель! - сбежал,
но обещал вернуться.
А потом
я тоже уйду,
оборвав провода
и оставив обеденный стол,
на котором
сваренная ею бурда
давно безнадежно остыла.
Уйду, в никуда,
не оглядываясь,
зная,
что за мной — никого.
Ведь даже тень моя
мне изменила.
Когда я однажды состарюсь
Когда я однажды состарюсь
и снова вернусь
в мое босоногое детство,
Господи!
пусть там будут
поляна в росе,
беседка под тихим дождем,
река за туманом,
ручка
и много бумаги.
Но никогда, -
Господи, слышишь?! -
пусть никогда, -
умоляю! -
никогда
там не будет часов!
