Федор вздрогнул, вскидываясь на промокших простынях. Он уже давно не видел такого кошмара. Такого, что заставляет проснуться среди ночи, истекая потом. Сел, потирая виски.
В соседней комнате спала Настя, его бывшая настоящая жена, безразличная и холодная, но готовая покорно называть его дорогим и милым. Он чувствовал ее присутствие так, словно она лежала рядом. По- прежнему ощущал ее запах.
Но еще он ощущал, что в комнате кто-то есть. И это совсем не Настя.
Помещение было наполнено слабым синим светом от светодиода, горевшего на сабвуфере под компьютерным столом. Сейчас этот свет был перечеркнут угловатой тенью того, кто сидел на его стуле.
Такое уже происходило с Федором раньше, после пьянок или под впечатлением от хороших фильмов. Бывало, что среди ночи Данилов просыпался с тревогой, звенящей внутри, и всматривался в полумрак. Казалось, что он отчетливо видит силуэты или тени, слышит легкие звуки, но затем образы отступали, и великодушная явь успокаивала его сознание.
Сейчас все было иначе.
— Доброй ночи, милорд, — Собиратель приподнял шляпу, а тень под потолком метнулась, как загнанная летучая мышь.
— Какого черта тебе нужно, Гретшом? Убирайся, это уже не смешно…
— Я пришел рассказать, что мой двойник, молодой Собиратель, вернулся из Москвы. Теперь мы знаем причины его неудачи.
— Тебя не существует… Твою мать, сгинь… — Федор услышал стук собственных зубов. — Пошел вон…
Он посмотрел на свою правую руку, силой мысли приказав возникнуть в ней револьверу времен Гражданской войны в США. В мертвенном синем свете Федор разглядывал скрюченные пальцы, пустую ладонь.
Сидящий на офисном стуле Собиратель негромко рассмеялся и Данилов ужаснулся, как по- настоящему прозвучал этот смех в его крохотной комнате. Человек, сидящий напротив, действительно существовал. На самом деле. Федор ощущал запах его одеколона, аромат сигарет, вонь ваксы, покрывающей блестящие сапоги.
— Мы не имеем власти над другими людьми. Мы, персонажи, созданные творцом. Единственным человеком, умеющим познать нас, как живых существ, является наш творец. Ты знал об этом, милорд? Не правда ли, занимательный факт? В связи с этим, у меня появилась пара мыслей…
И он вновь рассмеялся, словно на громадном жернове захрустели перемалываемые кости.
— У… би… рай… ся… — Федор был готов расплакаться.
Он стиснул зубы, чтобы в полный голос не позвать на помощь. Если на его крик прибежит Настя, да еще и в одном нижнем белье (а то и вовсе без него, как любит), и найдет его в пустой комнате, на мокрой простыне, в ужасе забившегося в угол… Нет, этого не произойдет.
— Как прикажешь, милорд.
И Собиратель исчез. Только в этот момент Федор понял, что все время своего пребывания в комнате тот держал в правой руке раскрытую наваху.
Через четверть часа, когда Данилов смог придти в себя, он обнаружил, что дисковод из его компьютера исчез. Тяжесть навалилась на плечи свинцовым одеялом, а в глазах потемнело.
Лицо овевал ветер, значительно более теплый, чем в феврале. Под лопатками хрустели камни, где-то в ущелье завывало.
Открыл глаза, подтверждая догадку. Скала. Плоская вершина скалы, на которой он так любил собираться со своими персонажами. Бесконечный вечер на горизонте и бескрайняя ширь степей. На ногах тяжелые ботинки, громоздкие, но удобные. Вокруг никого.
Приподнявшись на локтях, он обнаружил, что в его левой руке зажат конверт из плотной бумаги.
Встав на ноги и отряхнув пыль, Федор замер, разглядывая собственные пальцы. Все было реально. Все это происходило с ним на самом деле, не в воображении или полусне. Он действительно находился на вершине скалы, каждой клеточкой кожи ощущая и ветер, и пыль.
Заранее осознавая тщетность попытки, он попытался вызвать коммандос или гуннов. На зов не явился никто. Дойдя до края площадки, Федор взглянул вниз, поражаясь высоте выдуманного им монолита. Ветер продолжал пляску желтой пыли, закручивая ее в изящные и завораживающие спирали.
Не до конца понимая, что делает, Данилов сломал на конверте печать. Вынул тонкий лист пергамента, зная, что увидит внутри.
«К сожалению, Издательство отклонило присланный от Вас текст. Издательство и далее готово рассматривать другие Ваши предложения. С уважением, главный…»
Отпустив и конверт, и письмо с обрыва, Федор какое-то время задумчиво наблюдал за танцем бумаги в порывах ветра. Через долгую минуту желтые квадратики исчезли из виду, упав на пологий склон горы. Федор повернулся к центру площадки, к удобному теплому камню, с которого любил разговаривать со своими созданиями. Прошел вперед, не сразу замечая долговязую фигуру в черном фраке, стоящую возле скального выступа.
— Как я и говорил, — без приветствия начал Собиратель, — у меня появилось несколько новых идей…
— Пошел вон! — приказал Федор, но Гретшом проигнорировал.
— Дело в том, что, в свете недавних событий, я задумался над вопросом власти. Да, милорд, именно ты натолкнул меня на эти мысли, не нужно гневных взглядов.
Федор попятился и Собиратель вышел из-за уступа. В одной его руке был зажат раскрытый портсигар, в другой — раскрытая наваха.
— Пошел вон, или я убью тебя! — выкрикнул Данилов, испугавшись слабости своего голоса. Ночами в его фантазиях он звучал совершенно иначе.
В отличие от хриплого прокуренного голоса Собирателя Гретшома, продолжавшего свой монолог, несмотря на выкрики создателя.
— С одной стороны, персонаж всем обязан своему автору. Каждой минутой жизни, существования, поступками, словами, умениями…. С другой стороны, неужели автор ничем не обязан своему персонажу? Особенно, когда считает того реальным…
— Сдохни, сволочь! Ты картонный персонаж, отклоненный в четырех издательствах! Таких как ты вообще не бывает! Молодые авторы не умеют прописывать злодеев, гнида! В тебе нет ничего настоящего!
— Ну зачем же ты так оскорбляешь меня, милорд? — в два гигантских шага Собиратель оказался очень близко. — И даже это ты не посчитаешь реальным?
Воздух взвизгнул, рассеченный навахой, а Федор схватился за окровавленное бедро, взвыв от жгучей боли. Едва не упал со скалы, но успел отпрыгнуть от края. Гретшом замер на месте, рассматривая писателя из-под полей своей черной шляпы. В его глазах веселились дьяволы.
— Конечно, я в твоей власти. Во всяком случае, был, — Собиратель облизнул потрескавшиеся губы. — Но и ты не должен забывать, что в случае трагической гибели автора продажи его произведений могут резко подскочить в объемах…
И он снова улыбнулся, как тогда, в комнате. Зубастый оскал, расколовший морщинистую дыню его головы едва ли не пополам.
Федор взвыл, вскидывая голову к пастельным небесам. Взвыл не от боли и не от хлещущей по ноге крови, но от злости. Завопил яростно и громко, заставив отшатнутся даже Собирателя. Он осознал ловушку, и в этот же миг понял, что лишь в его собственных силах покинуть вершину скалы. Живым.
— Хочешь моей крови, убийца?
Данилов рассматривал удивленные глаза Собирателя поверх револьверного ствола. Теперь это была не иллюзия — кисть писателя отягощал тяжелый металл армейского револьвера. С натугой взводя курок, Федор оскалился, понимая, что в этот момент похож на Гретшома, как зеркальное отражение.
— Ты ее не получишь, сука!
И выстрелил ровно за мгновение до того, как Собиратель ожившим пугалом бросился к нему, вскидывая наваху. Руку дернуло, отвело в сторону, в воздухе повисло облако порохового дыма, тут же
