все более громкие и решительные голоса, требовавшие отставки Хита и избрания нового лидера. При этом большинство наблюдателей было убеждено в том, что если замена лидера произойдет, то новым лидером почти наверняка станет кто-то из самых близких к Хиту деятелей, скорее всего Уильям Уайтлоу. Хит, однако, очень долго пытался спустить недовольство на тормозах, отказываясь соглашаться на проведение выборов.
Вполне возможно, что его тактика и увенчалась бы успехом, если бы в противоборство с ним не вступил влиятельный Комитет 1922 года, представляющий интересы заднескамеечников. Комитет этот был создан в 1922 г. (отсюда и его название), когда, протестуя против продолжения созданной во время первой мировой войны коалиции с либералами, рядовые парламентарии организованно выступили против тогдашнего лидера партии Остина Чемберлена и добились его отставки.
Уже спустя несколько дней после провала партии на выборах комитет поставил вопрос о том, чтобы добиваться отставки Хита, и даже обсуждал вопрос о его возможном преемнике. Называлось и имя К. Джозефа, хотя и не в числе самых первых. Имя Тэтчер также было названо, но она не рассматривалась в качестве серьезного претендента[70]. Хит, тем не менее, продолжал упорствовать и под различными предлогами отказывался назначать перевыборы. И лишь после того, как комитет в ходе двух подряд своих заседаний единодушно проголосовал за проведение выборов, ему пришлось уступить.
Но еще до того, как было принято это решение, в кругах оформлявшейся антихитовской оппозиции началась интенсивная подготовка к предстоящей схватке. И хотя К. Джозеф впоследствии отрицал, что не помышлял всерьез о борьбе за пост лидера, именно он оказался в фокусе этой оппозиции и именно он возглавил ее. Казалось бы, само время работало на него, тем более что никто из наиболее перспективных кандидатов не хотел брать на себя роль 'ниспровергателя' Хита и ставить подножку лидеру в столь критический для него момент. Положение мгновенно могло бы измениться, если бы Хит вдруг заявил о своей отставке и освободил их, таким образом, от 'бремени лояльности'. Было очевидно, что он этого делать не собирается и прочно рассчитывает на свое новое переизбрание. Разумеется, такая сплоченность окружения Хита была лишь на руку сторонникам его смещения, поскольку она выводила из игры наиболее авторитетных политических деятелей.
Но в тот самый момент, когда Джозеф вознамерился сделать очередной и, может быть, даже решающий шаг в становившемся все более острым противоборстве, произошла осечка, тут же изменившая всю ситуацию. В произнесенной им 19 октября в Бирмингеме речи, которая, кстати, как и престонская, была заранее разослана в крупнейшие газеты, он, выйдя за рамки своих обычных сюжетов, начал рассуждать о качестве жизни, общественной морали, об 'интеллектуальной и моральной смелости', необходимых для оздоровления общества. Одним из путей такого оздоровления он назвал 'хорошо организованный контроль над рождаемостью', который, как он утверждал, эффективнее у представителей средних классов, чем у бедных семей. Такие семьи, утверждал он, оказываются чрезмерно большими и неспособными воспроизводить качественную 'человеческую породу', в результате чего нация оказывается перед угрозой 'дегенерации'[71]. Дабы отвести угрозу рождения 'проблемных детей', матери которых отличаются 'низким интеллектом и образованностью', Джозеф призвал отбросить моральную оппозицию расширению контроля над рождаемостью для тех, от кого исходит эта угроза.
Как выяснилось позднее, советники Джозефа из Центра политических исследований предлагали смягчить эту часть речи, написанную им самим, и в частности снять из нее выражения типа 'человеческая порода'. Джозефу, однако, так понравились эти броские словечки, что он решил пренебречь советами. Разразился большой скандал, на Джозефа обрушился шквал обвинений со стороны левой и либеральной прессы, служителей церкви, ряда политических деятелей. Некоторые из комментаторов приписали ему намерение едва ли не принудительной 'кастрации', приравнивали высказанные им идеи к нацистским и т.д.
Попытки Джозефа опровергнуть обвинения только подливали масла в огонь, и в конце концов ему пришлось смириться с тем, что дело уже не поправить и нужно, пока не поздно, выходить из игры[72].
Это его решение, о котором он в первую очередь поставил в известность Маргарет Тэтчер, положило начало новой и, пожалуй, самой драматической фазе в борьбе за власть в партии. Судя по всему, для Тэтчер это решение не было большой неожиданностью и она, возможно, заранее обдумала свое поведение в изменившейся ситуации. Во всяком случае, ее реакция на сообщение Джозефа о том, что он выходит из борьбы за пост лидера, была мгновенной. 'Если вы не выставляете своей кандидатуры, - заявила она ему, - тогда это сделаю я'[73]. Приводящий эти ее слова биограф Джозефа цитирует и другую ее фразу, произнесенную чуть позже: 'Я видела, как они сломали Кита. Но меня они не сломают'[74].
Сам же Джозеф, вспоминая весь этот эпизод, объяснял решение не выставлять свою кандидатуру не тем, что у него оказалась более 'тонкая кожа', но прежде всего отсутствием необходимого политического инстинкта, которым, по его словам, Тэтчер обладает в избытке и вследствие чего она 'никогда не отступает'[75].
Решив попытать счастья и вступить в противоборство с Хитом, Тэтчер первым делом отправилась к нему самому с тем, чтобы лично известить его о своем решении. Встреча длилась всего полторы минуты и была, по словам осведомленных людей, верхом холодности. Хит отрешенно выслушал сообщение и отпустил ее, никак не прореагировав[76]. Тэтчер, конечно, могла бы и не делать этого, однако сочла, что сказать 'Нет, премьер-министр' она должна ему сама. (Заметим, что обращение к бывшему главе правительства как к 'премьер-министру' является правилом политического этикета и строго соблюдается.)
Судя по всему, на фоне других неприятностей визит Тэтчер показался Хиту не более чем досадной мелочью. Ибо и он, и большинство его ближайших коллег не считали Тэтчер сколько-нибудь серьезным претендентом. Однако пройдет совсем немного времени и он осознает, что именно этот момент, когда 'Да, премьер- министр!' внезапно сменилось на 'Нет, премьер-министр!', знаменовал и скорый поворот в его собственной политической карьере, и куда более важный поворот в жизни партии и страны.
Решительность, с какой Тэтчер пошла на столь рискованный для нее шаг, будет не совсем понятной, если не принять во внимание ее деятельность в течение тех полутора месяцев, которые прошли после октябрьских выборов 1974 г. Ибо именно за этот короткий период ей удалось продемонстрировать и перед парламентариями, и перед всей страной, сколь высокого класса политиком она уже стала. И помог ей в этом не кто иной, как сам ее будущий соперник Хит. Ибо именно он, как уже упоминалось, назначил ее после провала на выборах одним из двух теневых министров, ответственных за политику партии в области финансов. Правда, главный пост теневого министра финансов он предоставил одному из своих ближайших сторонников Роберту Карру, Тэтчер же поручил роль 'второго министра' в ранге члена теневого кабинета. Сделать это он был вынужден отчасти потому, что Карр, будучи профессиональным финансистом, вовсе не был профессиональным политиком и поднаторевшим в острых дебатах парламентарием. Тэтчер же, как рассудил Хит, способна будет подстраховать его в этой роли и тем самым обеспечить надлежащий баланс в дебатах с лейбористскими министрами.
Таким образом, Тэтчер была предоставлена возможность показать себя в роли оратора по ключевым вопросам экономического развития страны, что как нельзя более ее устраивало.
В ноябре только что переизбранное лейбористское правительство и его министр финансов Денис Хили выступили с осенним бюджетом, в котором в общем и целом не предлагалось ничего экстраординарного. После достаточно рутинных выступлений Хита и Карра наступила очередь Тэтчер, которой вроде бы и мало что оставалось сказать. Однако уже начало речи показало, что только теперь начинается главное. Свободно оперируя финансовой статистикой и используя накопившиеся за годы юридической практики профессиональные знания в области налогообложения, Тэтчер выступила как достойный оппонент Хили - одного из самых опытных канцлеров казначейства и острого на язык парламентария. Явно симпатизировавший Тэтчер ее биограф Рассел Льюис настолько высоко оценивал эту ее речь и весь тот эпизод, что посвятил ему целую главу своей книги. Подробно изложив содержание речи Тэтчер, он заключил: 'Это был триумф. Стрелы остроумия, мастерская риторика и аргументация, свободное оперирование деталями, профессиональная компетентность, убийственные замечания и вопросы - все это спрессованное вместе вселило в сердца тори воодушевление, которого они не знали уже давно'.
Несмотря на откровенно апологетический тон этого пассажа, он достаточно точно отражает реакцию значительной части заднескамеечников - консерваторов и консервативно настроенной прессы. О ней заговорили как о перспективном политике, ее имя стало называться среди имен возможных претендентов на пост лидера. Увереннее почувствовала себя и она сама. Во всяком случае, именно после этого выступления в парламенте она выдвинула свою кандидатуру, и, хотя этот шаг был воспринят большинством наблюдателей со значительной долей скептицизма (ее шансы оценивались специалистами
