законодательство, изменения во внешнеэкономической сфере)[486], то мы не найдем в этом перечне ничего, что бы не было ясно и четко декларировано в годы оппозиции. То же самое можно сказать об основных принципах и подходах в области социальной, внутренней и внешней политики. В полном соответствии с этими принципами и установками, которые в совокупности и составляют, с моей точки зрения, 'генеральную стратегию тэтчеризма', было реализовано огромное число конкретных мер, более или менее подробно описанных в четвертой главе книги. Однако некоторые из этих установок не были воплощены в жизнь, и проводившаяся правительством политика серьезно разошлась с 'генеральной стратегией'. Прежде всего это относится к социальной сфере и сфере 'государства благосостояния', где, как мы видели, правительство вынуждено было допустить серьезные отклонения от нее. Я не рассматриваю эти 'отклонения' как 'провалы' или даже 'ограничения' тэтчеризма (как это, к примеру, делает М. Холмс[487]). Я также не считаю, что на этом основании можно говорить о 'возможном' и 'действительном' варианте тэтчеризма, как это делают Дж. Гоулд и Д. Андерсон[488]. Я рассматриваю эти отклонения как серьезные поправки в первоначальной стратегии, и не более того. И яполагаю также, что эта способность к коррекции - не слабая, а сильная сторона тэтчеризма, которая не помешала более или менее последовательной реализации всей стратегии.
Иначе говоря, политика Тэтчер действительно во многом диктовалась обстоятельствами, но при всем том она и ее сторонники постоянно придерживались 'генерального' неолиберального подхода и идей, последовательно и шаг за шагом реализуя их.
Тэтчеризм немыслим без Тэтчер как личности, лидера и премьер-министра. Это уникальный феномен, и я полностью согласен в этом с Ф. Нортоном, С. Файнером и другими авторитетами британской политологии[489], делающими ударение на особой роли личности лидера и премьера. Вдохновлявшаяся выпавшей на ее долю 'миссией', Тэтчер стремилась изменить многое в британском обществе, положить конец 'социалистическому эксперименту' и внедрить на место социал- демократической модели модель неоконсервативную. Это и был ее 'генеральный проект', который, при всей его амбициозности, оказался реализуемым в значительно большей степени, нежели это допускали даже ее самые благожелательные критики. Как уже я отмечал и в этой книге и ранее[490], разрушить старую модель она все же оказалась не в состоянии. Британия не стала 'тэтчеристской' даже после более десятка лет ее премьерства.
Но означает ли это, что она потерпела неудачу? Полагаю, что это не так, что, напротив, ее успех во внедрении неоконсервативной модели (о достоинствах и недостатках которой можно спорить) был исключителен, уникален. Больше того, в чем-то ее успех был даже чрезмерным, но это скорее в том смысле, что она 'переиграла', используя свою сильную личную карту. Ее реальные достижения состояли в модернизации, коррекции 'старой' системы, приспособлении ее к новым реалиям, и благодаря этому 'эра Тэтчер' останется в британской истории как один из важнейших ее этапов.
Как уже отмечалось выше, в течение 'тэтчеристского десятилетия' феномен тэтчеризма постоянно эволюционировал. Не оставалось тем же самым и сочетание 'инстинктивного' и 'идеологического' начал в нем, и именно этими изменениями в балансе его главных составляющих я склонен объяснять непосредственные причины столь неожиданного ее 'свержения'.
Конечно же, главной, решающей причиной ее отставки явился 'износ' ряда идей и подходов, которыми она руководствовалась. Тэтчеризм в сущности был не чем иным, как ответом на чрезвычайные обстоятельства, и как только положение дел 'вошло в норму' и были устранены этатистско- корпоративистские перекосы, понадобилась уже иная стратегия и иной тип лидерства. Однако наряду со всем этим была и более конкретная причина ее внезапного провала, которая, как я полагаю, как раз и заключалась в нарушении указанного баланса.
В отличие от некоторых упомянутых и не упомянутых авторов я полагаю, что слабой стороной тэтчеризма было не отсутствие четко разработанной стратегии, а скорее, наоборот, снижавшаяся его способность осуществлять прагматическую коррекцию взятых на вооружение идей и подходов, особенно наглядно проявившуюся в последний период ее премьерства.
Эта опасность игнорирования 'другого мнения' и ошибочных решений, которую я интерпретирую не просто как проявление 'авторитарного' стиля лидерства, но скорее как следствие склонности к догматизации и чрезмерной идеологизации политических решений, была, с моей точки зрения, свойственна тэтчеризму изначально. Но в течение первых лет пребывания у власти эта склонность уравновешивалась или, точнее, нейтрализовалась влиянием представителей умеренной фракции в кабинете и правительстве. Тем самым благодаря влиянию ее оппонентов позиция кабинета становилась сильнее, а не слабее, а его политика -эффективнее. 'Мягкая линия' Прайора по отношению к профсоюзам, корпорации городского развития Хезелтайна, решения, принятые в отношении 'Бритиш Лейланд', и ряд других мер подобного рода оказались очень полезны для британской экономики и для самого тэтчеризма. И нет ничего удивительного в том, что почти все эти меры не отделяются многими исследователями от общей политики правительства, органической частью которой они и являлись в действительности.
Однако в результате драматических изменений в составе кабинета и правительства к середине 80-х годов, и особенно после выборов 1987 г., влияние умеренных в кабинете почти что сошло на нет и как результат этого социально-экономическая политика правительства стала утрачивать сбалансированный характер. Между тем необходимость серьезной коррекции становилась все настоятельнее. Как показали выборы 1987 г., масштабы географической и социальной дифференциации стали слишком велики, ситуация в области здравоохранения, образования, наукоемких отраслях производства, профессиональной подготовки требовала принятия новых мер и новых решений, а европейская политика - большей гибкости.
Можно без преувеличения сказать, что отставка таких крупных фигур из числа ее оппонентов, как Прайор в 1984 г., Хезелтайн в 1986 г. и Лоусон в 1989 г., серьезнейшим образом снизила способность правительства Тэтчер корректировать свою политическую линию и свои подходы, как того требовала обстановка.
Анализируя предвыборный манифест 1987 г., профессор Миддлмас приходит к выводу, что только в 1985-1986 гг. правительство приблизилось к формулированию чего-то подобного 'генеральному проекту' или 'стратегии'[491]. Однако почему это произошло именно в данный период и что за стратегия это была? Полагаю, что главная причина заключалась именно в том изменении баланса сил, о котором только что говорилось. Сложившаяся к этому моменту ситуация резко повысила способность Тэтчер 'планировать' действия правительства, и не только планировать, но и реализовать их. 'Подушный налог' и европейская интеграция не были изолированными случаями, они были лишь самыми яркими и бросающимися в глаза.
Вывод, который из всего этого следует, прост: до тех пор пока Тэтчер формулировала свою стратегию или 'проект' в форме общих принципов и подходов и вследствие этого оказывалась способной реагировать и на обстоятельства, и на давление со стороны оппозиции, эта стратегия приносила ощутимый успех и для нее самой и для ее партии. Но как только она изменила способы формулирования и реализации своих замыслов, это тут же привело к окостенению политики, неизбежным изменениям в отношениях внутри правящей группы и 'восстанию' против нее. Это также объясняет парадокс выборов 1987 г.: несмотря на столь тщательно разработанную систему мер по углублению 'тэтчеристской революции', тэтчеризм довольно быстро перешел от наступления к обороне, а его политические позиции становились все слабее и слабее. И то, что Тэтчер была 'свергнута' не своими оппонентами, в принципе не принимавшими ее политики и подходов, а теми, кто расходился с ней скорее в тактике и выступил за модифицированную версию того же тэтчеризма, лишь подтверждает сказанное.
Итак, я снова возвращаюсь к формуле, которую употребил вначале: суть тэтчеризма в его наиболее успешной и эффективной форме состояла не в том, что это был 'проект', в котором решающую роль играла идеология, и не в том, что это был прагматизм, питавшийся инстинктом, но и то и другое вместе взятое. Это была стратегия с маленькой буквы 'с', и это был прагматизм, в основе которого действительно была традиционная британская мораль. Синтез того и другого был, как уже не раз подчеркивалось выше, не механическим, а органическим, ибо если мы посмотрим, что же стоит за неолиберализмом, монетаризмом и другими концепциями, 'подпиравшими' тэтчеризм, то мы обнаружим те же принципы индивидуализма, антиэтатизма и 'порядка', что лежат и в основе этой морали. Этот общий исходный 'корень' или основа, на которой базировались и 'инстинкт', и идеология, и придали тэтчеризму ту силу и выживаемость, которую он демонстрировал более десятка лет.
Но все это ни в коей мере не означает, что, поведи Тэтчер себя иначе, тэтчеризму была бы уготована едва ли не бесконечная политическая жизнь. Это означает лишь, что тэтчеризм был способен обрести на какое-то время 'второе дыхание', однако для этого ему следовало стать не более, а менее догматичным и прагматичным. Собственно, это и произошло после известных
