менее известный и не раз цитируемый мною автор - Хьюго Янг излагает ту же версию в еще более огрубленной форме, заявляя, что тэтчеризм это не что иное, как 'коллекция идей' (буквально - 'свалка' -'ragbag' of ideas), которая в совокупности превратилась в эквивалент современного консерватизма[472]. Пожалуй, самым интересным в этом определении Янга является то, что он явно дистанцирует тэтчеризм от самой Тэтчер, полагая, что эта 'коллекция' была собрана еще до того, как миссис Тэтчер стала лидером партии[473]. Тэтчер, таким образом, лишь приняла этот набор, легитимизировала и реализовала его, и не более.
Бесспорно, Янг прав, что в противоположность многим 'измам' тэтчеризм как система идей не был 'изобретен' или выработан человеком, имя которого этот 'изм' носит. Но такого рода деперсонализация тэтчеризма приводит и его самого и ряд других авторов к переоценке 'инстинктивных' аспектов в процессе принятия решений (он пишет, в частности, об 'антиколлективистском' инстинкте, 'моральном видении', принципах здорового домоводства и т.д.)[474]. По сути дела это тот же подход, что и у Ш. Летвин, с той лишь существенной разницей, что она считает все это квинтэссенцией тэтчеризма, а Янг, напротив, видит в этом лишь чисто личностный элемент, существовавший как бы сам по себе и служивший своего рода проводником, 'орудием' 'изма'.
Наверное, нет нужды доказывать, что каждый из названных и многие из неназванных авторов, базируя свои исследования на совершенно конкретных фактах и обстоятельствах, вносят свой, иногда больший, иногда меньший вклад в раскрытие сущности тэтчеризма. И, как я уже писал во вводной части книги, эта 'разноголосица', порождаемая и разностью подходов, и индивидуальностью авторов, не только не вредит делу, но и представляет тэтчеризм во всей его сложности и своеобразии.
Этот плюралистический подход, однако, при всей его привлекательности и плодотворности, несовместим с тем 'инструментальным' подходом, который избран автором данной работы и который изначально предполагает рассматривать тэтчеризм как нечто единое и органичное. При этом я исхожу не в последнюю очередь и из убежденности в том, что при всей его сложности и 'мозаичности' тэтчеризм все же есть явление целостное, и именно как таковое оно и проявляло себя на протяжении более чем 10 лет британской истории. 'Инстинктивная' и 'идеологическая' его компоненты составляли не что иное, как две стороны одной медали и потому как бы дополняли друг друга и были немыслимы одна без другой. Что опять-таки не означает, что в какие-то моменты могла превалировать то одна, то другая сторона.
Что касается 'инстинктивной', сугубо прагматической стороны тэтчеризма, то приведенные в книге факты показывают поистине огромную роль политического чутья и чутья времени в политике и решениях Тэтчер. Ее исключительная способность оценивать ситуацию и принимать смелые, поистине рискованные и порой казавшиеся 'неразумными' решения на поверку оказывались и дальновидными, удачными, приносящими немалые политические дивиденды и ей самой и ее партии.
Недаром некоторые исследователи тэтчеризма полагают, и в этом есть немалый резон, что главное в тэтчеризме - это стремление к власти и умение реализовать [475] его, решительно порывая с отживающим старым и ориентируясь на, казалось бы, неизведанное новое. При этом нельзя не согласиться с упоминавшейся выше Ш. Летвин, что это новое оказывалось чаще всего не чем иным, как хорошо забытым старым.
Но можно ли все или почти все объяснить только основанным на традиционной британской морали чутьем и инстинктом? И сводилась ли роль 'идеологии' или 'коллекции' лишь к роли 'вспомогательного', второстепенного элемента?
Приводимые в книге факты политической биографии Тэтчер свидетельствуют о том, что это далеко не так. Соотношение между инстинктом и идеологией было отнюдь не тем же самым в течение ее политической карьеры, и ту роль, которую сыграли в 'идеологизации' ее инстинктов и взглядов годы оппозиции, поистине невозможно переоценить. В этой связи выглядит не очень понятным то обстоятельство, что даже во второй половине 80-х годов, когда стали появляться первые глубокие исследования тэтчеризма, многие авторы лишь вскользь упоминали роль таких 'мозговых трестов', как Центр политических исследований, Институт экономических проблем, Институт Адама Смита и им подобных исследовательских коллективов в формировании тэтчеризма, 'тэтчеризации' самой госпожи Тэтчер[476]. Еще труднее понять, почему в литературе второй половины 70-х - начала 80-х годов, т.е. тогда, когда влияние этих центров на Тэтчер было наибольшим, авторы появившихся тогда биографий практически игнорировали эту сторону дела[477].
Между тем, как читатель мог убедиться из соответствующей главы книги, указанные центры сыграли исключительную роль в качестве 'источников' тэтчеризма, и X. Янг, безусловно, во многом прав, заявляя, что Институт экономических проблем 'явился открывателем тэтчеризма'[478] .
Конечно же, тэтчеризм не был 'открыт' или 'изобретен' кем-то, он представляет собой более сложное образование, неотделимое от личности Тэтчер и ее политики. Но роль, сыгранная ИЭП и ему подобными центрами и группами, и роль исключительно важная, не подлежит сомнению. Как мне представляется, роль эта двояка. С одной стороны, эти мозговые тресты создали концептуальную и идеологичесую основу тэтчеризма, причем создали не одни, а при деятельном участии таких выдающихся ученых, как Ф. Хайек и М. Фридман. Эти факты хорошо известны, о них подробно говорится в книге, и я упоминаю здесь о них лишь для того, чтобы подчеркнуть, что как только Тэтчер стала лидером партии, и даже несколько ранее, она подверглась, употребляя английское выражение, 'пропитке' концепциями и идеями экономического либерализма и монетаризма. Поэтому не без оснований некоторые авторы сравнивают 'миссию' ЦПИ с миссией Фабианского общества, которое на рубеже веков разработало тактику 'пропитки' для пропаганды и реализации своих идей социальной справедливости и позже - социализма[479].
Одной из особенностей указанного процесса явилось то, что в нем были активны обе стороны. И то, что Тэтчер (вместе с Джозефом) была одним из основателей Центра, не было никакой случайностью. Оба они направляли и концентрировали его деятельность в нужном им направлении, а не выступали пассивными 'реципиентами'.
В течение 5 лет оппозиции Тэтчер уяснила для себя массу нового в области экономической теории, монетаризма, политической науки и т.д. Ее активнейшее участие в беседах, семинарах, различного рода дискуссиях с людьми, убежденными в необходимости изменить вектор развития британского общества, придало ее 'инстинктивным' импульсам необходимую концептуальную базу и, что не менее важно, помогло сформулировать те приоритеты, которые затем с той или иной степенью последовательности реализовались на практике.
Ближайшие коллеги Тэтчер по кабинету, знавшие ее на протяжении 70-80-х годов, к какому бы течению они ни принадлежали, признают важнейшую роль этой 'предподготовки'. В своих мемуарах Дж. Прайор пишет, что 'в течение первых двух лет лидерства Маргарет не казалась столь убежденным монетаристом, каковым она стала к 1979 г.[480] Н. Ридли также заявляет, что 'тэтчеризм ни в коей мере не был отработан' к тому времени, когда Маргарет стала лидером17.
Характеризуя свой стиль политического лидерства, Тэтчер чаще всего называла себя 'политиком убеждения' (conviction politician), и даже исследователи, отрицающие серьезную идеологическую подоплеку ее действий, согласны с этой характеристикой. Однако симптоматично, что сама Тэтчер начала использовать эту формулировку лишь с конца 70-х годов, т.е. тогда, когда ее 'ученичество' практически завершилось. И это лишнее доказательство того, что в понятие 'убеждения' она вкладывала нечто большее, чем ее инстинктивная приверженность к традиционным британским ценностям. И вовсе не случайно, что сам термин 'тэтчеризм' появляется где-то в конце 70-х годов, когда реакция соединения практически закончилась и 'сплав' был готов к употреблению.
Поскольку данная трактовка является исходной для последующего изложения, я хотел бы привести дополнительные аргументы в ее пользу. Если мы вспомним поведение Тэтчер в качестве министра образования в кабинете Хита, мы легко сможем убедиться в том, что ее убеждения тогда не помешали ей без особого сопротивления принять его знаменитый поворот на 180°. Да и ее действия на посту министра образования не были эталоном 'правой' политики.
Мне могут возразить, что это был обычный прагматизм политика не самого высокого ранга, и я тоже считаю этот довод достаточно серьезным. Однако представим себе, что Тэтчер имела ту же самую степень убежденности в 1972-1974 гг., что и в 1979 г. Поступила бы она тогда точно так же или ее поведение было бы иным? Не думаю, что она подала бы в отставку в знак протеста против 'поворота назад', как это сделал Н. Ридли. Но я убежден, что она нашла бы другой, более безопасный для своей карьеры путь заявить о своей особой позиции.
Те, кто делает упор лишь на 'инстинктивном' аспекте тэтчеризма, явно недооценивают роли теоретического знания и процесса 'перевода' инстинктивных устремлений в прочное политическое и идеологическое убеждение. Чтобы быть уверенным в себе и своих действиях, политик должен не только чувствовать, но и знать, и только чувства и знания,
