как несмазанная телега, проскрипел Сидор. — Вот, ежели бы вы броники привезли, тогда бы да, тогда бы открыл. Как пить дать открыл бы, — сонно покивал головой он, пару раз ткнувшись лбом в стену, но так и не открывая глаз.
— Сидор, скотина, открывай, — тут же заорали в ответ, явно уже выходящие из себя ночные гости. — Третью ночь уже не спим, кольчужки тебе везём, а ты, скотина, спишь, дрыхнешь тут! Да ещё нас в тепло не пускаешь! Открывай, кому говорят, холодно тут на ветре торчать! Открывай, а то дверь выломаем!
— Хрен выломаешь, — едва слышно пробормотал Сидор, так и не открыв глаза. — Она крепкая, по спец заказу деланная.
Дверь снова затряслась от мощных ударов снаружи. Сверху, Сидору на голову посыпалась какая-то труха. Били теперь уже явно не кулаком, а хорошо подкованным сапогом, да так, что даже на вид мощную дверь казалось сейчас вынесет внутрь землянки одним могучим ударом.
— Ну ка, — тихо подошедший сзади профессор, отстранил в сторону Сидора, так и стоящего с закрытыми глазами возле двери, и завозился с расшатанными от мощных ударов запорами.
— Да тише вы, — теперь уже профессор заорал в сторону ночных гостей. — Сейчас открою. Подождать не можете, ироды?
— Профессор, — раздался радостный голос из-за двери. — Это вы, что ли?
— Нет, Пушкин! — откликнулся недовольным голосом профессор, открывая дверь и впуская ночных гостей в прихожую. — Ты Фома разорался так, что даже я проснулся, — продолжая недовольно ворчать, отступил он в сторону, давая возможность вошедшим свободно пройти в гостиную и занести груз, увязанный в плотную мешковину.
— Чё это с ним, — удивлённо становился в дверях гостиной Игнат Ржавый, оружейник, из тех, что вытребовали себе на работу Сидор с профессором при торговле с кланом оружейников. Прозванный Фомой Аквинским за пристрастие к философии в ущерб практике, он неожиданно для всех, да, как он потом признался, и для себя самого, увлёкся новой для всех здесь темой стеклянной брони и теперь являлся фактическим лидером группы разрабатывающей данный проект.
— Чё это он? Стоит столбом, как просватанный? — недоумённо повернул Фома голову к профессору.
Профессор, не обратив на вошедших ни малейшего внимания, уже с нескрываемым безпокойством в глазах посмотрел на странное поведение Сидора, так безмолвно и стоящего с закрытыми глазами возле входной двери. Ни слова не ответив Фоме, профессор быстро подошёл к Сидору, и молча дотронулся рукой до его лба.
— Так и знал, — в раздражении профессор аж притопнул ногой.
— Так и знал, что этим всё кончится, — раздражённо добавил он, поплотнее запахивая на голой груди, впопыхах накинутое на плечи одеяло.
— Заболел! — пояснил он остановившимся посреди гостиной оружейникам, в раздражении хлопнув себя свободной рукой по бедру. — Доплавался, идиот, со своими топляками! Доэкспериментировался с водолазным костюмом. Всё-то ему надо было самому лезть куда не следует. Вот и долазился. Заболел, скотина!
— Ну ка, мужики, — кивнул он оружейникам, — дверь входную прикройте, а то холодом тянет. А я его пока попробую уложить снова в постель. Пусть полежит болезный, глядишь и полегчает.
— Васятка! — кивнул головой он стоящему рядом с ним пацану, так же, как и он сам, завёрнутому в одеяло, и смотрящему на Сидора широко распахнутыми, встревоженными глазами. — Живо на кухню. Завари ему чаю с малиной. Пока мы здесь будем разбираться, ты постарайся его напоить. И проследи, чтобы он полную кружку выпил! — крикнул он в спину метнувшегося на кухню пацана.
Подхватив под руку вялого и несопротивляющегося Сидора, профессор аккуратно провёл его в соседнюю комнату и, подобрав с пола ноги кулём салившегося на кровать Сидора, прикрыл его одеялом.
— Ну вот, — удовлетворённо заметил он мужикам, столпившимся у кровати, — пусть часочек спокойно поспит, пока мы тут с вами разбираемся, а потом уж я его и лечить возьмусь. Пусть поспит пока, — снова повторил он.
— Ну, ироды, — повернулся он к стоящим возле кровати встревоженным оружейникам, — давайте показывайте, чего сотворили.
Как он ни торопился побыстрее разобраться с ними, но управиться, как надеялся, за полчаса у них не получилось. Практически всё время, оставшееся до восхода солнца, они просидели в гостиной, разбирая достоинства и недостатки привезённых со стекольного завода кольчуг, или же броников, как их называл Сидор. И только после их ухода профессор смог вернуться к больному и заняться лечением.
Как он и опасался, простуда, подхваченная Сидором, затянулась. И не на одну неделю, а на добрых десять дней. И лишь только по прошествии столь долгого срока, шатающийся буквально от малейшего ветерка Сидор смог с трудом выбраться из опостылевшей ему постели во двор, чтобы погреться на давно уже летнем солнышке.
В первый раз за всё прошедшие две недели с удобством устроившись на остатках поленицы возле старого, покосившегося от дряхлости сарая, оставшегося им в наследство с каких-то древних, мохнатых времён, он глупо, счастливо улыбался. Словно пребывая в нирване, Сидор с удовольствием щурился на зайчики, отбрасываемые солнцем в многочисленных лужах, оставшихся во дворе от прошедшего накануне ливня.
Снести этот трухлявый сарай у них всё как-то не доходили руки, и теперь тихо млея от блаженства, Сидор сидел на старом, драном тулупе, брошенном на разваленную кем-то поленницу, и с удовольствием откинувшись зябнущей спиной на нагретую солнцем тёплую, дощатую стенку, бездумно грелся на тёплом солнышке.
— Лепота-а-а, — тихо промурлыкал он сам себе под нос, лениво наблюдая за въезжающей к ним во двор телегой со знакомыми ушкуйниками. — О! Бандиты!
— О, больной! — радостно заорали в ответ ушкуйники, только увидев его сидящим под стеной покосившегося от времени сарая. — Сидор! Выздоровел!
— Ну наконец-то! А то мы тебя уж заждались. Всё думаем, а кто это нам опять в ледяную воду полезет брёвна тяжёлые таскать? Ты тут лодырничаешь, а без тебя как-то разом вдруг и охотники перевелись, — насмешливо орали они, радостно тиская в объятиях постанывающего от такого бурного проявления чувств Сидора. — Пока ещё пяток мишек не подрядили, так всё без тебя и стояло.
— Напугал ты всех, ирод!
От крепких, дружеских шлепков Сидора там же на месте чуть не прибило.
— Да, — широко улыбаясь, тут же нарисовавшийся рядом Кузя аккуратно оттеснил вошедшихся в раж мужиков. По счастливому совпадению оказавшийся вместе с ними, он фактически спас несчастного Сидора от безвременной кончины или членовредительства. — Тебя там явно не хватает. Стоило только тебе заболеть, как тут же вороны налетели, — усмехнулся он, шутливо ткнув своим кулачищем Сидору в бок.
— Всё точь в точь, как я тебе тогда говорил, — ехидно добавил он. — А, ладно, — махнул он отчаянно рукой, — как вышло, так вышло. Но, вот, за брони тебе, Сидор, от всей нашей банды отдельное спасибо. Вот уж уважил, так уважил. Всего ожидали, — восхищённо покрутил он головой под одобрительный ропот столпившихся рядом ушкуйников. — Но такого! Никто даже в мыслях представить себе не мог.
— Арбалетом! Стеновым арбалетом пытались пробить! Не берёт! — тут же вылез вперёд стоящий рядом с Кузей ушкуйник, давний Сидора знакомый, ещё по первой встрече в кабаке.
Когда Сидор ещё только в первый раз нанимал ушкуйников на раскорчёвку пней на Медвежьей Поляне, его уже тогда впечатлила мощь и сила, буквально излучаемая этим здоровым мужиком, но вот имени его, он так и не смог сейчас вспомнить.
— Зарядили рыцарским копьём вместо стрелы. Не берёт!
— Ты представляешь, — глядя на него широко распахнутыми, чистыми голубыми глазами, чуть ли не задыхаясь от восхищения продолжил он восторженное изложение своих ещё не позабытых впечатлений. — Нет! — по своему обычаю попытался он ткнуть пудовым кулачищем в несчастное Сидорово плечо, но вовремя остановленный Кузей, поправился, — Нет, — повторил он чуть спокойнее, — ты представляешь! Полный рыцарский доспех этот арбалет пробивает насквозь, а тут стекло! На сто метров отнесло чурбан,
