— Как это? — от удивления Кузя замер раскорячившись на берегу с полуподнятым концом здоровущего бревна, которое он вознамерился было передвинуть поближе к общему штабелю. — Да прими ты его! — рявкнул он на безмятежно стоящего рядом Сидора и тут же бросил в грязь свой конец, не выдержав веса. — Фу! — вытер он грязной ладонью выступивший на лице пот. — Ну и тяжесть, — покачал он головой, с раздражением глядя на валяющееся не на месте бревно. — Ладно, пёс с ним, — устало махнул он рукой, — потом поправим.
— Какие такие деньги? — снова вернулся он к так заинтересовавшему его вопросу.
— Мыто! Мыто брать буду за проход по реке с моими глубинами, — устало пояснил Сидор. — Что непонятного то? Обычная практика. Имею право. Возле Рвицы мытню поставлю, здесь — другую. Вот всё и будет под контролем.
— Наша доля какая? — Кузя, сразу заинтересованно уставился на Сидора.
— В пополаме, — устало бросил Сидор.
— Тогда ладно, — тяжело перевёл дух Кузя. Устало поднявшись с мокрого бревна он направился к берегу. — Всё с тобой понятно, фантаст. Полезли в воду. А то ребята уже начинают коситься, что мы без дела сидим. Почитай только у нас двоих и есть полный комплект водолазной амуниции, так что простаивать нам нельзя, — тяжело вздохнул он. — Вот ведь доля атаманская, — обречённо плюнул он в грязную воду, — ни на минуту присесть нельзя.
— Потом сказки свои доскажешь, — бросил он Сидору.
Ещё раз, тяжело вздохнув, Кузя поправил мокрую косынку, прикрывающую по типу пиратской банданы его буйную, нечёсаную голову, и молча полез в ледяную воду, не отвлекаясь больше на пустые разговоры.
Весь остатний день у них так и ушёл на постоянное телепанье в воде, где они раз за разом подводили концы бросаемых им с берега тросов под выявленные коряги и топляки. Так что только к вечеру, когда, уже буквально падая с ног от усталости все выбрались на берег, они снова смогли вернуться к утреннему разговору.
— Ну, ты как? — с видом смертельной усталости глядя на мутные, взбаламученные воды плещущегося рядом залива, тихо спросил у молчаливого Сидора Кузя. — Готов поведать, что нас в грядущем ждёт?
— А то, — устало кивнул головой Сидор.
— Ну? — резко развернулся к нему Кузя.
— Всё завтра, всё в грядущем, — медленно покивал головой Сидор, повернувшись в его сторону и тяжело поднявшись с последнего вытащенного на берег топляка, медленно побрёл к телеге, устало приволакивая гудящие от усталости ноги. Там уже устраивались отъезжать смертельно вымотанные за день ушкуйники.
— Ну, так, Сидор, — снова настырно пристал к нему Кузя, как только они разместились с удобством на телеге, застеленной пышным слоем пахучего, прошлогоднего сена. — Что ты там говорил о мыте?
— Мыто и мыто, — устало отозвался Сидор. Непонятная, ватная усталость камнем навалилась ему на плечи. Разговаривать охоты не было никакой.
— Что за мыто? Что такое? — тут же встрял в разговор валявшийся рядом с ними на телеге Толик, заинтересованно приподняв с сена голову и повернувшись к сидящему рядом с ним Сидору. — Почему не знаю? Ну ка, ну ка, Сидор, колись. Чего ты там такого нового задумал? Расскажи нам, ради чего мы, который день в ледяной воде корячимся?
— Ну вот, — усмехнулся Сидор, — стоило только тебя Толян на день, на два в холодную воду загнать, как сразу же стал который день.
— А чё ты думал? — возмущённо уставился на него Толян, поддержанный недовольным ворчанием других, лежащих рядом с ними смертельно усталых и недовольных ушкуйников. — Целый день в ледяной воде проторчать, легко ли? Да ещё не зная заради чего?
— Ради своего причала у города. Ради удобного водного пути до самой Лонгары, — устало откликнулся Сидор, недовольно поморщившись от поднявшегося ворчания мужиков. — Ради того, чтобы можно было свободно принимать у города большие торговые лодьи, о которых ваш Паша всё мечтает. И если сейчас не углубить дно залива до нашего причала, мечтать он может до скончания века.
— Ну ещё чтоб не надо было перегружать во Рвице товары и тратить на путь оттуда до города до двух, а то и до четырёх недель по суше.
— Углубим реку и путь по заливу, будем мыто брать с проходящих туда судов. Озолотимся! Да тот же Голова, как только мы откроем по реке навигацию, первый же к нам в ножки, бултых!
Весёлый, радостный гогот смертельно уставших мужиков в миг заглушил последние слова Сидора.
— Ща-аз! — раздражённо проворчал Толян, бросив исподлобья на Сидора косой враждебный взгляд. — Плохо ты этих сволочей знаешь. Будет он нам платить, как же. А то мы не сталкивались! У него всегда одно и тож. Как в ледяной воде корячиться, так ты хорош. А как заплатить за работу, или за проезд, или ещё за что, так тысячи причин найдёт, чтоб этого не делать. За копейку удавится.
— А будешь выступать, так и по шее получишь. Дружина у него не чета нашей будет. На одного нашего молодого мечника у него сотни три матёрых ветеранов найдётся. Одних только лучников почитай с пол тыщи будет. Как стрельнут, так сразу в ежа превратишься, — грустно добавил он.
— А вот, чтобы на ежа не быть похожим, мы и оденем вас всех в стеклянные броники, — улыбнулся Сидор, глядя на помрачневших после слов Толяна ушкуйников.
— Ну ка, ну ка, — сразу же насторожился Кузя. Пихнув сидора локтём в бок, он поторопил его. — Что- то мы последнее время много всякого слышим о каком-то расчудесном стеклянном доспехе, который все нахваливают, о котором уже весь город который день гудит, а вот видеть его именно нам, как-то до сих пор не довелось. Может, покажешь, как-нибудь?
— Ну, зачем же, как-нибудь, — устало улыбнулся Сидор, растирая грязь по щеке и уже более весело глядя на Кузю. — Профессор говорил, что оружейники Кондрата как раз первую партию подготовили, на днях сдавать привезут. Вот тогда и посмотришь, — с улыбкой закончил он, устало откидываясь обратно на пахучее сено.
— Вам пойдёт в первую очередь, — устало зевнул он. — Эта бронька лёгкая. В ней при нужде и под воду нырнуть можно, не боясь что там и останешься.
— Если есть ещё какие вопросы, — тихо проговорил он, прикрывая устало глаза. — То со всеми с ними завтра, — невнятно пробормотал он уже засыпая.
Завтра началось, как обычно, ни свет, ни заря. Ну, конечно, если не считать того, что Сидора ещё раньше этого времени подняли на ноги оружейники, забухав в закрытую дверь землянки чем-то тяжёлым.
Еле поднявшись после вчерашнего изнуряющего ныряния в ледяной воде, поскрипывая всеми вдруг неожиданно проявившимися суставами, едва сумев продрать слипающиеся от усталости глаза, Сидор, натыкаясь на все углы, поплёлся открывать запертую на ночь дверь.
— Вот же дрыхнет, — удивился он, заметив Васятку, сладко посапывающего на сундуке в гостиной, и никак не реагирующего на сотрясающие всю землянку гулкие удары в дверь.
— 'Вот бы мне так', — с искренней завистью глядя на спящего пацана, подумал он.
— Ну чё разорались, — зевнув так, что чуть не вывернул себе челюсть, проскрипел чуть слышно Сидор, хриплым ещё со сна голосом.
Стоя рядом с запертой дверью и уткнувшись лбом в стену, с трудом пытаясь открыть слипающиеся от усталости глаза, он постарался встряхнуться и, пытаясь сбросить с себя сонную одурь, неожиданно заорал в полный голос:
— Кому не спится…
Устало опёршись об дверной косяк, он с трудом попытался открыть всё же глаза, и уже на последнем дыхании тихо пробормотал.
— … в ночь глухую…
— Открывай, Сидор, мать твою! — от радостного вопля за стеной, казалось, дверь сама собой вздрогнула, как тонкая бумажная мембрана в динамике. — Кольчуги твои привезли, давай, принимай!
— Не заказывали, — в очередной раз, душераздирающе зевнув, не открывая глаз, голосом, хриплым,
