хоть он и ворчал часто по этому поводу.
И плохой бы он был политик, если б не использовал подвернувшийся случай в своих интересах. Приставка Строгий к родовому имени, по мнению Головы, придавала ему большей значительности. И порой он сам иногда думал, а не оставить ли окончательно и у себя подобную приставку-расширение. Тем более что существующими языковыми нормами подобное допускалось. По крайней мере, это могло бы поставить на место некоторых слишком зарвавшихся в последнее время жителей этого города.
Вот по этому поводу, по поводу крещения своего внука, Голова и собирал на крестины представителей всех старых, богатых родов города. И чтобы не ударить лицом в грязь, с самого раннего утра в его усадьбе царил упорядоченный, строго выверенный хаос, результатом которого этим вечером должна была стать знатная пирушка старых, проверенных друзей.
Правда, на пирушке должны были присутствовать и кое-какие не совсем желательные посторонние из новеньких скоробогатых, но это не должно было нарушить привычный, давно выработанный ритм праздника.
Поэтому стоящий на высоком крыльце своего терема Сильвестр Андреич Косой — Строгий, как он в мыслях уже привычно себя называл, с самого раннего утра пребывал в самом преотличнейшем настроении, и грядущий, впереди суетливый день подготовки к празднику, обещал ему самые приятственные впечатления.
Вечером, его приподнятое с самого утра настроение только ещё более усилилось. Дошли вести что Ведун, так досаждавший ему последнее время своим регулярным присутствием в городе, неожиданно быстро собрался и куда-то отбыл. Как утверждали надёжные источники — подался в низовья Лонгары, решать какие-то свои дела в Большом Территориальном Совете всея земли Левобережныя, таков был далеко не полный титул этого управляющего всеми левобережными землями верховного органа власти.
Только это и заставляло Голову терпеть порой просто безобразные выходки этого наглого Ведуна, навроде того, что тот не так давно отчебучил, когда в принудительном порядке ввёл в Городской Совет представителей одного молодого, непоседливого клана землян, без всяких на то законных оснований.
Но этому наглому молодому клану впрочем, очень скоро указали на истинное, положенное этому место, быстренько выкинув самозванцев из состава Совета.
Однако, как в тайне ото всех сам себе признавался Голова, лично для него это имело далеко не самые лучшие последствия. Он серьёзно поссорился с этими шебутными, непоседливыми ребятками и мелкая, казалось бы, ссора, грозила не просто затянуться, а уже перешла в пока ещё скрытое, но вполне серьёзное противостояние. А вот это было плохо. Голова не хотел ни с кем ссориться. Лаской да таской добиться можно было много большего, чем одной лишь таской. О которой, впрочем, никогда забывать не стоило. Особливо с тем кланом землян, которые слова доброго иной раз просто не понимали, но которых непонятно по какой причине поддерживал Ведун.
А Ведун — это был Территориальный Совет, ссориться с которым Голова категорически не хотел. По крайней мере, серьёзно. Поэтому надо было поискать путей, чтобы ненавязчиво помириться с этими новичками, но так, чтобы не уронить при этом своего достоинства, чем он весьма и весьма дорожил.
Одно утешало, что Ведун, похоже, в последнее время и сам серьёзно поссорился с этими ребятушками. Во всяком случае, как докладывали самые достоверные источники, при последней попытке встретиться с Машей, того даже не допустили в её кабинет. А по личному распоряжению управляющей банка Машки Корнеевой охране было категорически указано не допускать того даже на крыльцо.
Чем уж так насолил им Ведун, Голова не знал, но догадывался. И догадки не могли его не радовать. Похоже, Ведун здорово досадил землянам.
И причём, весьма серьёзно, судя по очень и очень резкой реакции на него той самой Машки Корнеевой. И эти догадки были очень похожи на правду, судя по тому, как вела себя Маша, сквозь зубы согласившись с условиями отмены торгового эмбарго амазонок, фактически за их счёт. Когда в присутствии всех членов Городского Совета молча, проглотила неприкрытое оскорбление со стороны Городского Совета, легко пошедшего на соглашение и настоятельную 'просьбу' амазонок поспособствовать в возвращении потерянных ими при последнем набеге на Старый Ключ больших транспортных лодий. Уж очень, мол, амазонкам необходимы большие транспортные корабли в начавшейся внезапно войне.
Беспрецедентное по наглости требование, с которым, тем не менее, легко согласились практически все члены городского Совета, поскольку лично никого из них они не касались. А то, что при этом серьёзно пострадал кто-то из горожан, никого не остановило. Похоже, все были довольны, что мимо них пронесло, поскольку чуть ли не за каждым из них тянулся в прошлое аналогичный грешок.
Ну а уж чего стоило самому Голове, чтобы добиться столь внешне согласного всеми решения, знал лишь он один. И знание то радости ему не доставляло. Долго ещё придётся расплачиваться. Одно радовало. Вбитый его неимоверными усилиями клин между компанией землян и Территориальный Советом имел место быть. А вот это дорогого стоило. Ему в городе не нужны были шпионы территориалов.
Ну а уж взгляд, которым тогда Машка наградила Ведуна, был весьма и весьма красноречив. Таким взглядом убивают, но никак не привечают друзей. Так что о странной дружбе между кланом каких-то землян и Территориальным Советом, кошмаром Головы последние несколько лет, можно было смело забыть. По крайней мере, на какое-то время.
Поэтому теперь Голова даже подумывал отложить замирение с этим кланом на более поздние сроки, мол, со временем все неприятности позабудутся, а там они и сами собой помирятся. Чего им делить то, на самом деле.
— 'Хотя, на самом деле, есть что делить', — сразу помрачнев, вспомнил Голова. — 'Васяткины земли, будь они неладны. И даже не сами Васяткины, как то, что позднее им же самим было бездумно присоединено к этим землям и теперь проходило под таким общим наименованием в бумагах Совета. И которые теперь не выделишь в отдельную часть и не учтёшь отдельно, не перепродашь, не сбросишь как балласт, как давно и по уму следовало бы сделать. Потому, что сразу же самым естественным образом поднимется крайне неприятный вопрос о жульничестве и подтасовках с его стороны.
Как говорится: 'Не буди лихо, пока оно тихо'.
К тому же и уступать ничего своего Голова никому не собирался. Никому и ничего! Даже бывшим хозяевам. Даже ту небольшую часть, что когда-то действительно была Васяткиными землями.
— 'Что с возу упало, то пропало', — любимая его поговорка на все подобные Васяткиным случаи.
А эти земли он давно уже и по праву считал своими, и отдавать за просто так, пусть даже и какому-то своему дальнему родственнику, был не намерен. Даже часть. Тем более что те земли приносили весьма существенный доход в его казну. Точнее в клановую казну, но которую он давно уже считал практически своей.
— 'Эх, хорошо! — пронеслась у него в голове довольная мысль при виде деловито суетящихся по двору работников. — А вот и первые гости', — обрадовался Голова, видя, хорошо знакомую подрессоренную коляску Всеслав Игоревича Котова, своего старого и самого надёжного компаньона, первым за этот вечер, подъехавшим к нему.
Слава Богу, что гостей встречал он не один, иначе замечтавшись, он попросту пропустил бы появление долгожданного гостя.
На его счастье, рядом с ним встречая гостей, с ребёнком на руках, стояла его 'любимая', будь она неладна, сноха. Она то и не дала ему опростоволоситься, довольно невежливо ткнув своим острым локотком его под бок.
Она была очаровательна в своём красивом, вечернем платье со сверкающей в левом ушке изумительной красоты маленькой серебряной серёжкой. Дивной старинной поморской работы, она нежно сияла на солнце страшно дорогущим зелёным поморском изумрудом в серёдке тонкой паутинки висюльки.
Это был личный подарок баронессы Изабеллы де Вехтор Имре Строгой-Косой на рождение первенца.
И это был предмет ещё одной тайной гордости за свою сноху Головы.
Случилось так, что вредная сноха, вертящая его сыном, как ей вздумается, желая произвести на приглашённых гостей незабываемое впечатление, потребовала от него доставить ей на пиршеский стол
