путём.
Нормальные герои — всегда идут в обход, — вдруг неожиданно, с кривой улыбкой на губах выдал он непонятную сентенцию, заработав в ответ непонимающий взгляд будущего Великого полководца.
А у нас нет времени, — флегматично заметил он. — Решить этот вопрос мы можем лишь при личной встрече, а это — неделя. А вот лишней недели у нас точно нет. Поэтому, решать придётся здесь и сейчас. Решай!
— Что-то я становлюсь фаталистом, — задумчиво глядя на Корнея, флегматично заметил Сидор. — И что-то мне подсказывает, что ты прав. Поэтому, не будем затягивать. Всё одно, ни Белла, ни профессор ничего нового нам не скажут.
— Посему — подписываюсь я на твою авантюру. Хрен с ним. Или грудь в крестах, или голова в кустах.
Выйдя живым из того кровавого ада, куда судьба сунула их по их же собственной воле, Сидор клятвенно пообещал себе, что когда-нибудь напишет мемуары на основе своих дневников, как оно всё тогда было. А пока лишь ограничивался скупыми регулярными записями в своей полевой тетрадке, где для памяти отмечал основные вехи пройденного пути.
'Ноябрь, двадцать пятое число, семь тысяч пятьсот девятнадцатого года от сотворения мира с Империей Ящеров. Вышли из Корнеевского лагеря на озёрах по направлению строго на север. Перед нами пологий заболоченный склон предгорной террасы, тянущийся куда-то далеко на север в бесконечную даль, густо заросший смешанным, сорным лесом, в просторечии называемым чернолесьем, и до безобразия насыщенный мелкими болотистыми речками, текущими с предгорий куда-то на равнину. Куда — никто не знает. Откуда, где их начало — никому неизвестно. Настолько малых речек и ручьёв было много и так прихотливо они извивались, что порой непонятно было, где какая и есть'.
На этом запись обрывалась. По простой причине — нечего было писать, настолько всё было однообразно.
Первая же попытка Сидора вести что-то вроде путевой топографической съёмки, дабы иметь на будущее карту если не всей округи, то хотя бы того малого куска местности по которому они прошли, на второй же день с треском провалилась. В этом диком хаосе речек, ручьёв, мелких торфяных болот и озёр разобраться в чём-либо, кроме самого общего направления строго на север, было совершенно невозможно.
А при их невероятном подобии друг другу и полном отсутствии времени, чтобы хоть в чём-то разобраться и к чему-либо привязаться с кроками, подобное занятие вообще превращалось в дурное, бесполезное дело.
И самое главное, определяющее — на топографическую съёмку не было времени.
Надо было спешить вперёд, пока ящер не схватился и не подготовил им горячую встречу. А картографирование? Ну что ж, потом, на это ещё будет время. Может быть. Если оно будет вообще. И если хоть кто-то из них вернётся из этого похода живым. Во что очень хотелось верить, но верилось с трудом, слишком уж вся эта затея отдавала откровенной авантюрой.
Потому, едва начав, на второй же день картографирование бросили, ограничившись простейшими кроками. И силы меньше отвлекало, и реальной нужды в том не было.
Тем более что и до того, как-то без карт в этой местности обходились. Так что, о том, с чем их отряд встретится по пути, можно было лишь смутно догадываться. В основном корректируя свой путь на основе полученных от неразговорчивых пленных скупых, путаных описаний.
Скупых не потому, что те не знали что ответить, а потому, что сами спрашивавшие раньше как-то не догадались спросить. Не надо было. Раньше, никому и в голову не могло прийти, что когда-нибудь могут понадобиться подробные сведения о той местности.
Знали лишь то, что впереди у них был путь вёрст в пятьдесят через этот страшный бурелом, густонасыщенный болотами, реками с топкими заторфяненными берегами и густым чернолесьем. А далее, открывался бескрайний равнинный простор Верхнелонгарской равнины, когда-то в прошлую бытность густонаселённую людьми, а ныне, занятой расплодившимися многочисленными племенами подгорных ящеров.
И с чем по пути придётся столкнуться, не знал никто. Никто и ничего, кроме общего числа вёрст впереди, весьма и весьма приблизительного. Да самых общих представлений о той местности: две, три небольшие полноводные речки впереди и плоская равнина с многочисленными племенами ящеров. Всё.
— 'Вторая запись в дневнике. Со времени последней записи прошло три дня. Сегодня — вечер двадцать восьмого ноября семь тысяч пятьсот девятнадцатого года. Прошли, наверное, вёрст шестьдесят.
Два прошедших дня — наверное, самое спокойное время из всех прошедших дней. Почему-то мне так кажется.
Правда, некоторые в таких случаях всегда добавляют: 'Когда кажется — креститься надо'. И крепкое такое подозрение, что это действительно так и есть.
Вспоминать прошедшие дни охоты большой не было. Да и что вспоминать-то. Как с матом вытаскивал регулярно тонущее в болотных окнах снаряжение: тюки, вьюки, ящики с пульками и снарядами к мортире, мешки с продовольствием?
Трудно представить себе, что может быть что-либо ещё хуже.
Особенно, мало удовольствия вспоминать, как на своих плечах вытаскивал из очередной водяной ямы собственный броневик, который, как оказалось, только на твёрдом грунте был лёгким и вёртким. А вот тут, в этих жутких дебрях чернолесья и болот, вдруг превратился в страшно неповоротливое, тяжеленное чудовище, собрав на свою броню только за первый день, наверное, весь запас матерных слов.
И отнюдь не одного меня с экипажем, но ещё и двух десятков приданных нам в помощь егерей. Потому как, страшно вымотанные в первый же день лошади, сами уже тащить по этой хляби подобную тяжесть больше не могли'.
На этом запись опять обрывалась. Ни сил, ни желания писать дальше у автора не было.
Рухнув пластом вечером третьего дня на какой-то кажущейся сухой кочке, рядом со своим броневиком, Сидор мог лишь утешаться мыслью, что экипажу мортирной конеходки досталось ещё круче. Всё то же самое что и у них, плюс ещё и сама мортира — более чем стопудовая тяжеленная дура, с которой ни под каким видом не желал расставаться Корней.
Два пулемётных броневика и конеходная пневматическая мортира — всё, что они могли с собой взять, без опасения резко ослабить оставляемые на озёрах дружины. И с чем, они оба прекрасно знали, с самого начала придётся страшно тяжело возиться, в этих, совершенно не пригодных для перемещения по болотам повозкам.
Была у них с Корнеем мысль отправить броневики и мортиру по нормальным дорогам дальним, круговым путём под стены Сатино, где намечалось их основное применение при штурме. И не тащить с собой по болотам.
Только вот потом, они довольно быстро пришли к консенсусу, что без пулемётов с мортирой обойтись в стычках на равнине с вооружённым ящером не получится. Не было у них решающего перевеса над дружинами людоедов. Ни в чём не было.
И пренебрегать столь совершенным оружием, аналогов которому в этом крае ни у кого не было, с их стороны было бы верхом глупости. Что, собственно и решило вопрос.
Поэтому, ограничились тем, что под стены Сатино послали только одну пушку, из тех, что когда-то притащил с Правого берега Димон, со всем запасом снарядов, ровно десять штук, что у них ещё остались с прошлых времён.
Хорошо ещё что хоть с мало-мальски обученным орудийным расчётом. Хотя, чему они могли толком обучиться, когда за всё это время никто из них ни разу так и не выстрелил из орудия. Дорого, страшно дорог тратить дорогущие снаряды на обучение. Вот и решили, заодно воспользоваться удобным случаем, и проверить чему парни там выучились.
А свои броневики и пневматическую мортиру взяли с собой. На всякий случай.
