— Больше на трапезе не читай, — сказала игуменья, благословляя ее.
— Почему? — вырвался у Ани невольный вопрос, когда она поцеловала руку игуменьи.
— У послушницы нет слов «почему». Твое одно слово должно быть — «благословите». Ты читала хорошо, получила похвалу от сестер, но я издали наблюдала за тобой и видела, как наслаждалась ты похвалой, а похвала — ржавчина для души и особо опасна для монаха. Все в тебе не твое: голос, ум, здоровье — все это дал тебе Господь. Он привел тебя в эту святую обитель, а люди монастырские у Бога наперечет, немного их. Монах тот, кто совершенствуется внутренне. Как заметишь помысел, так и гони его. Поползнуться в грех дело человеческой немощи, попускается для смирения и уязвления совести, а пребывать без внимания к своим помыслам, без желания искоренить худые мысли — дело постыдное и гибельное. Написано: «Елико падеши, толико восстани и спасешися».
Аня земно поклонилась матери настоятельнице и просила у нее прощения.
Глава 9. Тураньев
Начавшаяся Гражданская война до поры до времени обходила уездный городок Кузьминск стороной. Революционные события в России насельницам монастыря казались не только далекими, но и малоправдоподобными. И только когда пришла весть о расстреле царской семьи, смятение, граничащее с ужасом, охватило весь монастырь. «Почему же небо не упало, когда подняли руку на помазанника Божия? — в страхе шептали сестры. — Никак последние времена наступают?» Действительно, наступали последние времена, но не мира, а обители, за стенами которой сестры думали в безопасности пережить смутное время.
Власть большевиков в Кузьминске была установлена без особых осложнений. Просто из губернского центра прибыли уполномоченные представители новой власти и взяли всё в свои руки. Право властвовать они подтвердили не только мандатами, но и отрядом вооруженных матросов. С приходом новой власти в городке стало твориться что-то невообразимое для его жителей, привыкших к спокойному и размеренному укладу провинциального быта. Арестовывали и препровождали в тюрьму каждого, кто вызывал хоть малейшее подозрение, а под подозрение мог попасть любой гражданин непролетарского происхождения. Монастырь пока не трогали, но сердца монахинь уже предчувствовали плохое. Вскоре были арестованы настоятель собора отец Владимир и еще несколько священников и монахов. Поговаривали, что арестовали их за служение панихиды по убиенному императору и его царственному семейству. Толком никто ничего не знал. Игуменья вместе с матерью благочинной уехала в губернский город к архиерею и долго не возвращалась. Еще раньше ее возвращения пришел слух, что арестован архиерей, якобы за участие в контрреволюционном заговоре. Верилось с трудом, что престарелый архиепископ участвовал в каких-нибудь заговорах. Приехавшая игуменья подтвердила арест архипастыря.
Меж надеждой и отчаянием прошло лето 1918 года, наступила осень. В монастыре готовились к престольному празднику Введения во храм Пресвятой Богородицы. Обычно в этот день к монастырю сходились многие крестьяне из окрестных сел и деревень. Шли по сельским дорогам крестными ходами с хоругвями и крестами. Но в этот раз служба уже началась, а еще ни одного крестного хода в монастырь не прибыло. Игуменья очень беспокоилась. Вскоре прибежал один крестьянин и сказал, что все дороги к городу перекрыты красными, ждут наступления Добровольческой белой армии и крестные ходы остановили, а мужиков, годных по возрасту к службе, тут же рекрутировали в красные части. После службы, уже к вечеру, в верстах пяти от монастыря послышались канонады орудий и выстрелы. К ночи все смолкло. Утром принесли радостную весть — город освобожден от большевиков. Из тюрьмы выпустили всех арестованных по обвинению в контрреволюции. Вновь налаживалась привычная жизнь. Открывались лавки и рестораны, в городском саду зазвучал оркестр, как в старые добрые времена. Мать игуменья, узнав обо всем, сказала с горечью:
— Не пьянствовать и веселиться надо, а молиться Богу о спасении земли Русской.
На следующий день Анне передали о желании какого-то офицера видеть ее. Матушка игуменья благословила послушницу выйти к посетителю, но только в сопровождении монахини Корнилии. В церковном дворе перед монастырским собором поджидал молоденький прапорщик. Анна хоть и с трудом, но узнала в нем Тураньева. Первым ее желанием было развернуться и уйти. Тураньев, словно почувствовав настроение Анны, поспешно шагнул ей навстречу:
— Анна Александровна, у меня к вам вести о родителях ваших.
— Что с ними? — в волнении воскликнула Анна и шагнула так близко к Тураньеву, что Корнилия громко хмыкнула, напоминая о приличии для послушницы монастыря.
— Успокойтесь, они живы и сумели выехать в Финляндию. Очень скорбели о вас.
— Слава Богу! — Анна облегченно вздохнула и перекрестилась.
Тураньев бросил взгляд на стоящую невдалеке монахиню Корнилию, и наступило неловкое молчание. Анна чувствовала, что Тураньев хочет что-то сказать, но не решается. Исполненная благодарности за известие о родителях, она не могла уйти сразу, не поговорив с ним хотя бы из вежливости.
— А как ваши родители? —
