— Свершилось, — при этих словах голова Иисуса безжизненно упала на грудь. Он умер.
ГЛАВА 31
Предвкушение наступающей Великой субботы вытесняло из памяти уличных зевак увиденное недавно кровавое зрелище. Жизнь города входила в свое привычное русло, которое, однако, вновь было прервано. Едва храмовые била возвестили наступление шестого часа, на Иерусалим среди бела дня стали спускаться сумерки от набежавших на солнце черных туч. Город с облегчением ожидал дождя. Но еще ни одна капля не упала на разогретые дневным зноем уличные мостовые, а сумерки все продолжали и продолжали сгущаться, смешиваясь с пряно-липкими запахами чеснока и других восточных приправ. Сумерки наползали на город, как зловещее предзнаменование беды. Первыми это почуяли животные. Тоскливо и протяжно завыли собаки. Приведенные на жертвенный двор храма овцы сбились в небольшую отару и испуганно шарахались из стороны в сторону. Тревожно замычали телята. От бессловесной твари тревога передалась и людям. Когда под ногами заколебалась земля, многих охватили такой страх и душевное смятение, что они прямо на улице пали ниц, вознося молитвы грозному Яхве о помиловании. Священники с ужасом наблюдали, как одна из каменных колонн Соломонова храма пошатнулась и огромная деревянная балка, на которой висела завеса, отделяющая Святую Святых, с хрустом надломилась и упала. Тяжелая виссонная ткань завесы с сухим треском лопнула от верхнего края до нижнего, открыв изумленному взгляду иудеев самое таинственное помещение храма — Святую Святых.
И затмение солнца, и землетрясение не прервали заседания синедриона. Первосвященник Каиафа, наблюдая, как зала дворца погружается среди бела дня во мрак, сердито крикнул слугам: «Что вы застыли, как языческие идолы? Несите огня».
Слуги стали торопливо зажигать светильники. Колеблющееся пламя масляных лампад осветило мертвенным светом хмурые лица членов синедриона. Что их удерживало здесь, этого объяснить не мог никто, но все чувствовали: дело не довершено. Надо было дождаться известий от посланного к Пилату начальника храмовой стражи. Ему было велено умолить игемона завершить казнь преступников как можно быстрее. Нехорошо оставлять тела на крестах в Великую субботу. А пока сидели и решали, что делать с деньгами, которые возвратил им ученик Казненного, Иуда из города Кариот. Для всех его приход был полной неожиданностью. Он вел себя как ненормальный, кричал, что предал кровь Неповинного, потом, бросив деньги к ногам первосвященников, убежал из дворца. Деньги не такие уж большие, решили члены синедриона, но ими куплено спокойствие израильского народа, совращаемого то одним, то другим самозванцем, объявляющим себя Мессией. Теперь покончено с Проповедником из Назарета, смущавшим умы многих иудеев. Однако эти деньги нельзя возвращать в храмовую казну, раз они замешаны в кровавом деле, решили священники. Как же быть?
После недолгих споров пришли к решению приобрести на серебро, возвращенное Иудой, небольшой участок земли для погребения безродных странников.
К этому времени прибежал вестовой из храма и сообщил о разрыве завесы в Святую Святых. Сообщение взволновало членов Синедриона, и в их души холодной змеей вползло чувство страха и неуверенности.
Наконец-то прибыл посланный к Пилату. Он рассказал, что игемон охотно согласился ускорить казнь и послал воинам приказ перебить голени у повешенных[50]. Вестовой также сообщил, что Иисус из Назарета к этому времени уже умер Сам, потому воины перебили голени только у двух оставшихся преступников. Все члены синедриона облегченно вздохнули и засобирались домой. Вдруг подал голос первосвященник Анна, тесть Каиафы. Во время заседания он сидел, молча наблюдая за всеми и иногда ухмыляясь, но продолжал оставаться в тени, хотя хорошо знал, что его мнение, решись он его высказать, имело бы вес не меньший, чем мнение зятя. Он хоть и бывший первосвященник, но бразды правления, не мнимые, а настоящие, продолжал держать в своих старческих, но еще крепких руках. Вот и сейчас стоило ему заговорить, как все умолкли и устремили на него ожидающие взгляды.
— Глупцы, вы думаете, дело закончено? Как бы не так! Сказанное живет дольше сказавшего. Разве вы забыли, как Назарянин говорил, что восстанет в третий день из мертвых. Или, может быть, вы не придали значения Его словам? А что если тело своего Учителя украдут Его ученики, а потом скажут, что Он воскрес? Что тогда будет? Вы не подумали? А я вам скажу: это будет для нас намного хуже, чем было при Его жизни.
Оторопелые члены синедриона смотрели на Анну в недоумении в начале его речи, но потом, когда до их сознания дошла эта простая, но бесспорная мысль, они заговорили все сразу, повторяя на разные лады уже высказанное Анной.
— Что же ты можешь нам предложить? — обратился наконец к тестю Каиафа, когда члены синедриона несколько успокоились.
— Нет ничего проще, — с самодовольством ответил Анна. — Нужно поставить у гроба стражу на три дня, тогда ученики не смогут украсть тело Иисуса и утверждать, что Он воскрес.
Члены синедриона расходились по домам. Вышел из зала заседаний и Иосиф Аримафейский. Он постоял некоторое время в задумчивости, а затем решительно зашагал в сторону крепости Антония. Когда он пришел к Пилату с просьбой разрешить ему взять тело казненного Иисуса, прокуратор на некоторое время задумался. Каким бы странным ему ни показался этот проповедник из Галилеи, но своим поведением Иисус вызвал невольное уважение у прокуратора. «Если я похороню Его в общей яме с
