установленных законом. Наказания, налагаемые законом, столь ничтожны и так легко могут обходиться, что разрешение продажи виноградных вин повлечет за собой появление в продаже самых разнообразных подделок, вредных для здоровья. При шестнадцатиградусной крепости, которая легко может быть доводима до 20°, мы получим в продаже довольно крепкое вино, лишь вдвое слабее водки. Пьянство возобновится с той лишь разницей, что в доход казны будет поступать меньшая сумма в виде акциза, чем было при продаже казенного вина, а большая часть будет оставаться в карманах винных фабрикантов. В то же время благодаря сравнительной дороговизне вин, алкоголики быстро пропьют те сбережения, которые сделаны ими за время трезвой жизни, и прилив денег в сберегательные кассы заменится отливом их и обеднением населения».
Сомнения в возможности обуздать фальсификацию, прозвучавшие в конце ноября 1914 года на специальном «винном» совещании в городской думе, не позволили противникам «сухого закона» добиться реабилитации вина. Окончательное решение было отложено на неопределенный срок.
Пока рестораторы и виноторговцы боролись с думой, обыватели из числа тех, у кого не исчезло желание выпить, искали пути утоления жажды.
Среди мест, где они пытались добыть спиртное, на первом месте стояла аптека. В обязательном постановлении от 1 ноября говорилось: «Продажа и отпуск (…) спиртных напитков для лечебных целей разрешается отдельным лицам по рецептам врачей…» Обзаведясь различными, порой сомнительного качества, медицинскими предписаниями, москвичи ринулись в аптеки. С помощью городского фельетониста заглянем туда и мы:
«В аптеку вваливается посетитель.
Котелок на затылке, глаза блуждающие. Нервно мнет какую-то бумажку.
– Вам что?
– Мне? Мне, собственно, аспирину… Шесть порошков по пяти гран… Это мне. А вот, пожалуйста, для жены – рецептик… Кажется, что-то для втирания.
Фармацевт долго роется в рецепте. Разглядывает его и на свет и против света, долго ищет что-то в толстой книге, а затем решительно возвращает рецепт обратно.
– Не дам!..
– То есть как же это – “не дам”?.. Почему же такое?..
– Не буду и объяснять, сами понимаете. Если хотите, жалуйтесь, а то, пожалуй, я и сам позову городового.
Посетитель молча прячет рецепт и вылетает из аптеки, как бомба…
Эта сцена повторятся несколько раз в день.
Ранним утром и поздней ночью вваливаются в аптеку самые разнообразные типы с такими же “рецептами для втирания”.
Обыкновенно это просто записки, написанные до невозможного безграмотной медицинской латынью то “Spirtum vini”, то “Spirum atropini”(!), то просто “Spirtum”. Подписаны записочки конечно или весьма неразборчиво, или такой общеупотребительной фамилией, как Иванов, Петров и т. п. Отчетливо и резко стоят в них только первые буквы “D-r”.
Довольно часто записочки эти бывают снабжены штемпелями врачей, что, однако, нисколько не меняет вопроса об их действительности. Раз можно подписаться за врача, можно и украсть его бланк…
Фармацевты жалуются. От наплыва жаждущих “Spirtum” нет спасения. Хорошо еще, если это мужчины – с ними разговор короткий. Бросят им назад их “рецептик”, они быстро ретируются, не оглядываясь… Дамы затевают скандалы, слышатся нередко трагические крики:
– Вы меня оскорбляете!
Помимо поддельных рецептов, аптеки имеют дело и с настоящими и – тоже в не малом числе. С ними много возни – звонки по телефону к прописавшим спирт врачам, справки во врачебном управлении и т. д.
Но и в этих случаях, по крайней мере в их большинстве, не остается сомнений, что спирт, по каким бы рецептам ни отпускался, предназначен для той же цели, что и “Spirtum vini” и “Spirtum atropini!”».
В декабре 1914 года газеты писали о том, что мошеннические проделки с рецептами приобрели в Москве характер вакханалии. Аптеки наводнили искусные подделки рецептов, выполненные типографским способом. Единственное, что отличало эти бланки от настоящих, – отсутствовал номер телефона врача. Выявляя фальшивки, аптекари взяли за правило звонить докторам с просьбой подтвердить подлинность рецептов.
«К одному врачу, – сообщала газета “Утро России”, – звонили в течение дня чуть ли не из пятидесяти аптек, из самых разнообразных частей Москвы.
– Вы подписывали рецепт на спирт?..
Доктору так надоело отвечать, что он пригласил специального человека, засадил его за телефон и, дав список всех московских аптек, заставил его звонить заведующим этих аптек:
– Если к вам явится с рецептом на спирт доктора такого-то, – не выдавать. Рецепты подложны…»
На наглость страждущих добыть порцию «растираний» как-то пожаловался на заседании городской думы гласный С. В. Пучков: «Еду я на трамвае, подходит ко мне пьяный приказчик и просит подписать рецепт, в котором выписан винный спирт, когда же он получил от меня соответствующий отрицательный ответ, то заявил: “Ну и так достанем”, – и я уверен, что он добился своего и достал подпись».
Действительно, не все врачи и аптекари были столь жестокосердны. Как раз в то время в Москве много говорили об именинах некой Екатерины. Ее гостей ждал роскошно сервированный стол, на котором возвышались целые батареи бутылок с коньяком и вином. А показателем качества предложенных напитков служили прикрепленные к горлышкам аптечные сигнатурки.
В последний день 1915 г. корреспондент «Утра России» отметил: «…вчера в винных магазинах и аптеках наблюдалось необычайное скопление публики с “рецептами”.
Не хотят москвичи мириться с трезвой встречей Нового года и будут “лечиться” в семейном кругу».
Впрочем, иногда собственная «доброта» выходила провизорам боком. В августе 1914 года сыскная полиция вывела на чистую воду владельцев Сухаревской аптеки – Гирша Яковлевича Граната и его супругу Этту Аароновну. Эта семейная пара бесперебойно снабжала всех желающих выпить перцовой настойкой, киндер-бальзамом и эфиром. За пузырек брали от 20 до 80 копеек. Полицейским удалось собрать достаточно свидетельств тому, что чета Гранатов прекрасно знала, с какой целью покупатели приобретали у них лечебные снадобья. В результате фармацевтам пришлось уплатить трехтысячный штраф.
И все же история, случившаяся с владельцами Сухаревской аптеки, была скорее исключением. Как мы уже говорили, борьба полиции с нарушителями «сухого закона» носила временный характер. Тем более что со временем в продаже появились вполне легальные «питьевые» одеколоны.
Осенью 1916 года Д. П. Оськин наблюдал работавшую без сбоев систему потребления аптечной продукции:
«Недалеко от Ляпинки[31] помещается чайная “Петроград”. Эта чайная служит излюбленным местом пребывания низшей администрации и зажиточных солдат нашей команды.
Политический вопрос.
Заходил в нее несколько раз и я и никогда не встречал ни одного трезвого человека, хотя водки там, конечно, не подавали.
Секрет раскрывался очень просто: рядом с чайной помещался аптекарский магазин, в котором постоянно можно было видеть чуть ли не очередь покупателей одеколона номер три. […]
Щеглов. Непонятное
Солдаты, мастеровые, приказчики, служащие запасаются этим одеколоном, приходят в чайную, требуют для видимости бутылку ситро, наливают немного ситро в стакан и добавляют затем до краев одеколоном. Таких флаконов один-два – и пьян. Я, грешный человек, в день получки жалованья, когда мне выплатили положенные по разряду шесть рублей, тоже попробовал этот одеколон, израсходовав на него три рубля, т. е. половину своего месячного бюджета.
В нашем Серпуховском районе торговля одеколоном идет очень бойко…»
Запомнилось фронтовику Оськину и посещение московского трактира, где его знакомый половой угощал «портвейном» – «напитком совершенно непонятного вкуса». Но если герою войны в знак уважения
