Письма с Дальнего Востока и Соловков

снова. XII. 5—6. Стал готовиться к отправке письма—и не нашел его, не находил в течение трех–часовых поисков. Между тем найти надо было во что бы то ни стало, т. к. писать заново теперь уже поздно, а завтра отправка и, кто знает, м. б. следующее письмо уже не попадет в навигацию. Начинается наша зимняя спячка—прекращение навигации, отрезанность от мира, зимовье средь льдов. Насилу письмо нашлось, и мне подумалось: оно пропало, т. к. я написал его нехорошо, малодушно. Вероятно это потому, что у меня легкий грипп, чуть–чуть, и произошло ослабление сознания. Поэтому не стоит обращать на последние строки внимания. Кроме перечисленных выше рисунков присылаю еще 2 водоросли Ahnfeltia plicata, из которой добываем агар. Я не гнался за передачею формы (это было сделано раньше, в одной из зарисовок), а хотел передать различную расцветку этой водоросли — конечно очень приблизительно, т. к. краскою не передашь ликующего многообразия ее цветовых тонов, выходит лишь жалкое подобие. Трудно представить себе великолепие этих пурпурных, розовых, фиолетовых л прочих тонов анфельции, кучами сложенной на дорогу, в ожидании ее перевозки на завод. —Это несколько напоминает кашки, но торжественнее, богаче, одухотвореннее. При виде ьеликолепия этих красок я еще сильнее сознаю, как люблю тебя, дорогая Аннуля и всех вас. Крепко целую и прошу бодриться, быть радостной и ростить мне моих детей и маленького. Кіаняйся бабушке и Ан. Ф. Получила ли мое письмо С. Ив.? Еще раз целую дорогую.

1936. ХІ.25. Соловки, № 82. Дорогой Мик, только что вернулся я из маленькой экскурсии. Вчера вечером было поручено прочесть лекции на одной из командировок, в восточной части острова, за 10 км от Кремля. Вышли в 7 часов вечера, т. е. по здешнему совсем ночью. Ho небо было ясное, морозило, светила яркая луна, так что, несмотря на свои глаза, шел я легко и свободно, но, как всегда, со своим высоким рябиновым посохом. Дорога идет лесом, затем болотами. Еще недавно по этим болотам трудно было пройти и днем. Теперь же там сделали песчаную насыпь, кроме того все подмерзло. Пустынно, никого за весь путь не встретили. Отчитал вечером 2 лекции, а на следующее утро еще одну, конечно все о водорослях и о водорослевой промышленности. Об этих вопросах и раз- сказывал уже столько раз, что есть опасность стать граммофоном. Поэтому стараюсь разнообразить подход, план и отчасти содержание, чтобы и самому было занятно. В классической музыке любили писать на тему вариациями, я, вот, и говорю вариации в разных тональностях и темпах. Бригадир командировки—армянин из под Тифлиса [2395], угощал меня разными кавказскими припасами—сыром, медом, орехами и яблоками, даже каймаком, так что я наелся и отогрелся в жарко натопленном бараке. Вспоминали Кавказ, разные места и кушанья. На морском берегу подобрал интересных водорослей в свою суму, без которой никуда не выхожу. Море начинает замерзать: покрылось шугою, она прибивается приливом и волнами к берегам, так что вода покрыта т. н. салом, —гущей из ледяных кристалликов. От них она густеет и напоминает застывающее свиное сало. Прибой характерно меняет. Волны уже не образуют гребней, не ломаются и не опрокидываются, а медлительно и нехотя находят на берег, оставляя на нем часть своей шуги. От этого вдоль береговой линии белеет вал, который сперва можно принять за снег, но бросается в глаза странность такого выпадения снега длинной узкой полосой, тогда как прочая поверхность еще гола. С этою шугою перемешаны и прибитые к берегу водоросли, сверху смерзшиеся в общую массу. Брать их стало трудно— надо сперва пробить ледяную кору. Кроме того на берегу пронизывает холодный ветер, а ноги проваливаются в водоросли, под которыми оказываете* холодная вода. Местами на волнах, окруженные салом, леншо покачиваются блины. Так называются ледяные диски, совершенно круглые, по величине с хороший блин, образующиеся от смерзания шуги в общую массу. Раньше я блинов на море не видывал. Оказалось, что это название очень удачно—точно передает вид этих ледяных образований. Набрал водорослей, но не выбирая, а почти наудачу: в перчатке водоросли мокрке не приходится разбирать, да и неудобно, если виды нежные, а без перчатки на ветру очень уж мерзнут руки. На обратном п/ти, при дороге, метра за 4 от себя, видел я белую Куропатку. Мы долго смотрели друг на друга, и я ее разглядел очень хорошо. Это очаровательная птица—белая как снег или хороший фарфор, очень изящная, с хорошенькими темными глазками, вся гладенькая, словно выточенная или отлитая, совсем не боязливая. Целую тебя, дорогой Мик. He огорчай мамочку и не забывай своего папу. Еще раз целую.

Дорогой Олень, сегодня, 1–го декабря, услышал из Красн. Уголка звуки радио—передачу концерта, —которые меня задержали. Начала не слышал. Сложная и очень чистая работа, большое мастерство, но по существу примитивно и бедновато. Я сравнил с чеканкою по серебру или резьбою по дереву первоклассного мастера XVII в. Долго не мог понять, что ж такое играют. Лишь по окончании передачи узнал: 1–й Іамбург- ский концерт Баха. И тогда сказал себе, что определил правильно. В Бахе я всегда чувствую ремесленника. He пойми этого слова, как укор. Ремесленников, особенно старых, очень уважаю и ценю, скажу больше, очень хотел бы быть ремесленником. Ho это совсем особый строй духа. Привычки и навыки, наследственно выработанные столетиями, мастерство без порыва и вдохновения, точнее сказать, без вдохновения данной минуты, работа, которую мастер может в любой момент начать и в любой момент без ущерба прекратить. Вероятно, это самое здоровое творчество, всегда текущее по определенным руслам, без мучений, без исканий, без романтики, без слез и без восторгов, но со спокойной уверенностью в своей руке, которая сама знает, что делать ей. Іениально, но без малейшего трепета?как коробочки Афония [2396], хотя и выросшие в целые дома. Это бездумное мастерство безконечно далеко от нашего времени, где все построено либо на мучительной искренности и метании, либо на желании произвести что?нибудь отличное от производимого другими, удивить, ошеломить, ударить—и боязни нечаянно попасть на путь, уже пройденный другими. Сразу видно, что Бах, как и Афоний, осколок древних времен, не опасается повторения—ни себя самого, ни других. Он производит свой добротный товар, уверег в его превосходном качестве, уверен в одобрении потребителя. Он знает силу своего мастерства и вместе с тем относится с своему произведению не как к своему ребенку, личность которого неповторима и ничем незаменима, а как к хорошей вещи, которая навсегда останется ценной и которая, вместе с тем, могла бы быть заменена другою, хотя, б. м., и менее добротною. —Это— полная противоположность Бетховену (если говорить о величинах приблизительно одного порядка). — Ну, вот, расписался о Бахе и нет места уже. Напиши мне, чем именно занимаешься, как твое здоровье, как себя чувствуешь. Крепко целую тебя, дорогая Оля.

Дорогая Тика, за досчатой перегородкой наш ночной сторож, преподаватель физкультуры, что?то говорит, не знаю с кем. Выглядываю за дверь (уже 2 часа ночи). Оказывается, он разговаривает с кошкой, которую запрятал себе за борт пиджака. На свой вопрос, с кгм он разговаривал, получаю ответ, что—с кошкой, т. к. вспомнил, что он так же ласкал свою годовалую дочку и всюду носил ее на руках, а она желала, чтобы ее спустили на пол. А я вспоминаю свою дочку, которую тоже носил на руках и которая боялась леса. Теперь боишься ли? Занимаешься ли ты еще своими куклами, или отстала от них. Пожалуй, они уже скоро перейдут маленькому племяннику? Впрочем, о своих куклах я до сих пор еще помню и жалею, особенно о кукле Юле, которая мне в магазине так понравилась, что приобрели ее для меня, несмотря на разбитость части ее шеи. Этой кукле я не только платья шил, но и вышивал, вязал, постоянно стирал, вообще заботился о ней, как мог и даже готовил ей обед. Крепко целую тебя, дорогой Тик, не забывай папу.

г. Загорск

(б. Сергиев)

Московской области

Пионерская, 19

Анне Михайловне

Флоренской

Флоренский

Павел Александрович

Сп. 1, Доп. 1

1936.???.10—11. Соловки. № 83. Дорогая Аннуля, 8-го дек. получил твое от 20—23 ноября, № 32, а также письма Васи, Наташи и Кирилла. Сегодня, 10-го, я ездил на одну из командировок, в Ю-В части о-ва и вернувшись пользуюсь завтрашним выходным днем, чтобы написать вам. Сперва разскажу о поездке. Экипаж у нас был необычайный: санная платформа, на которой в ширину свободно сидели 3 человека и могли бы взять четвертого, а в длину раза в 1? больше Платформа— на прицепе к трактору фордзон. Из под трактор несутся клубы черно–желтого дыма, временами под тракто)ом вспыхивает пламя, раздается выстрел и разносится копоть. ІГнег только что нападал, тонкой пеленой, так что на валунах (; десь безчислен- ных), в колеях песчаных дорог и на корнях полутются сильные толчки. Скорость