Письма с Дальнего Востока и Соловков

сунул в красильный чан и свою фуражку, а она стала темно–сине–зеленой, —не такой светлой, как на рисунке. Мама пишет о холодах в Москве и под Москвою. Тут тоже морозит. Мороз не сильный, но ветренно, и поэтому выносить такие морозы гораздо труднее, чем сильные на ДВ. Впрочем, лично меня это касается мало, т. к. я сижу безвыходно в комнате (однако довольно холодной), на воздухе же бываю лишь когда хожу обедать и, через день, —за завтраком. Через день, т. к. чередуюсь в этой добыче завтрака с одним знакомым. Последнее время в столовой нам довольно часто дают навагу, это очень вкусная рыба, а сегодня мы купили себе ее и сготовили. Это сообщаю собственно не для тебя, а для мамы, которая интересуется моею едою. Почему ты не напишешь мне, поправилась ли твоя головка, или головные боли продолжаются. Скажи Оле, Васе и Наташе, что напишу им в следующий раз, на днях. В этом письме не хватило места. Кланяйся бабушке и Ан. Ф. и крепко пощелуй за меня маленького. Возишься ли ты с ним? Пока что я сижу над водорослями, изучаю их под мисроскопом, зарисовываю, читаю о них, делаю выписки из книг в надежде когда ниб. написать книгу для юношества о водорослях, веду с помощью помощников химические испытания и анализы. Как хотелось бы показать вам и рассказать то, что узнаю о жизни моря. Крепко целую свою дорогую Тику. Очень рад, что теперь твоя учеба идет успешнее, как мне сообщила Лисичка. Еще раз целую Тику.

Дорогой Кира т. к. я начал сообщать тебе кое какие сведения по асимметриі в природе, то отмечу и следующее, найденное мною в книгах А. А. Елькина Синезеленые водоросли СССР, Общая час'ь, М. Л. 1936 на стр. 139 сл. В гормогональ- ной стадии синезеюные водоросли отдела Hormogeneae, а некоторые—и в стадия трихомональной, особенно Oscilatoria, обладают способносгью к самопроизвольному движению, которое идет по петлеобразным траекториям. Особенно замечательно, что каждому виду свойственно движение в определенном случае, е. по или против часовой стрелки (правое или левое вращение), и только одно, так что смысл движения м. служить систематическим признаком вида. Это очень замечательный факт. Было бы интересно сопоставить его с избирательным сродством к право- и левовращающим веществам и со случаем оптической активности веществ организма самих водорослей. He окажется ли, что праводвижущаяся Oscilatoria создает вещества оптически противоположные, а правые вещества — лево– движущаяся Oscilatoria. He усваивают ли те и другие водоросли оптические антиподы? С фактом движения Oscilatoria напрашивается на сопоставление известный и отмеченный также некоторыми путешественниками факт определенного смысла движения путников (т. е. движение против часовой стрелки) при потере ориентировки в пространстве, —при блужданиях. Сюда же надо отнести антропологический признак естественности жеста с правым или левым вращением, свойственный разным культурам. Я давно размышляю об этом предпочтении одного направления другому народами и чувствую, что это не дело простой привычки, а каких?то глубоко внутренних соматических факторов. — Сюда же относятся многочисленные факты по устойчивости смысла спирального строения и движения по спирали у растений и спирального строения у молюсков. В свое время я подобрал немало фактов этого рода, но не знаю, сохранились ли мои материалы. В частности, следовало бы заглянуть в учение о спиральной тенденции растений Іете, м. б. там найдутся подходящие данные. Крепко целую тебя, дорогой Кира. Когда же ты сообщишь о своей работе и как устроился. Стараешься ли обогатить интересами Мика, мамочку и других? Еще раз целую.

Дорогой Мик, попроси маму прислать мне в письме несколько рисовальных перьев (у меня (ьіли в кабинете, в конторке), если они остались, или попроси 3—4 перышка у Никиты. У меня было одно перо, но оно исписалось и стало чертить как щетка. А тут рисовального пера не дсстанешь. Недавно (II—5) был в первый раз в здешнем соборе, Преображенском. Это — колоссальное здание середины XVI в. очень массивное, издалека величественное, но ничуть не похокее на собор, а скорее на средневековый бург. По существу этэт собор и есть крепость с 4 мя башнями по углам. Внутри все разрушается. Множество голубей приятно воркуют и неприятно гадят на пол. Красивая пятистолпная сень из золоченного дерева тонкой резьбы. В алтаре лежит старинная стенобитная малина и петровских времен своеобразный экипаж на огромных, іыше меня ростом, колесах—для перевозки судов. Этот экипаж напоминает телегу, но не людскую, а великанскую. Холод в соборе несказанный, и я так промерз, что думал не сумею уйти оттуда. Правда, я не оделся соответственно. — Недавно узнал, что светлые трюфели в отличие от черных, французских, называются Троицкими, т. к. вывозились от нас, из окрестностей Загорска. Это Choiromyces monadriformis (т. е. свиной гриб), семейства Terefeziazeae, тогда как французский Tuber brumale и совсем другого семейства, Entuberaceae. Впрочем, у меня память очень ослабла, я это все знал—и позабыл. Скажи маме, что фотоснимка 2 я получил, но от маленького там только пятна, напоминающие коляску и одеяльце. Записал ли ты свои летние впечатления? Напиши, что учишь теперь в школе. Почему ничего не сообщаете мне, как твои глаза? Крепко целую тебя, дорогой, будь здоров и побольше будь с мамочкой.

г. Загорск б. Сергиев

(Московской области)

Анне Михайловне Флоренский

Флоренской Павел Александрович

Пионерская ул., д. 19 Cn. I, Осн.

1937.11.13. № 91. Соловки. Дорогая Аннуля, что?то опять не получаю от тебя письма, но зато получил от мамы. Конечно, безпокоюсь, впрочем безцельно, т. к. от моего безпокойства пользы вам мало. А все?таки трудно сохранять невозмутимое состояние духа, когда не знаешь подолгу, как вы живете. Сейчас у нас установились безветренные и даже солнечные дни. Ho до 10—11 числа силы ветра вы и представить себе не можете. Попутный—он заставляет бежать, а боковой сбивал с дороги, валил с ног и относил в сторону. Даже интересно было по этому поводу вспоминать, что на о–ве Врангеля зимой нельзя переходить из помещения в помещение, не ухватившись за протянутую между ними веревку — иначе ветер срывает и уносит, так что унесенному уже не вернуться обратно, и он гибнет от мороза и голода. У нас до этого не доходило, но несомненно, что на ледяной поверхности удержаться было бы невозможно. — В этом письме посылаю б рисунков — три Porphyra laciniata, один — Monostrom blitti и два Polijides rotundus; изображение последней водоросли макроскопическое сделать не успел, постараюсь прислать в следующий раз. — Получена газета, наполненная Пушкиным. Можно чувствовать удовлетворение,когда видишь хотя бы самый факт взимания к Пушкину. Для страны важно не то, что о нем гозорят, а то, что вообще говорят; далее Пушкин будет говорить сам за себя и скажет все нужное. Ho с этим удовлетворением связывается горечь, неразумная горечь о судьбе самого Пушкина. От нее не умею отделаться. Ho называю неразумной, потому что на Пушкине проявляется лишь мировой закон о побивании камнями пророков и постройке им гробниц, когда пророки уже побиты. Пушкин не первый и не последний: удел величия—страдание, — страдание от внеинего мира и страдание внутреннее, от себя самого. Так был<„ так есть и так будет. Почему это так— вполне ясно; это—отставание по фазе: общество от величия и себя самого от собственного величия, неравный, несоответственный рост, а величие есть отличие от средних характеристик общества и собственной организации, поскольку она принадлежит обществу. Ко мы не удовлетворяемся ответом на вопрос «почему?» и хотии ответ на вопрос «зачем?», «ради чего?». Ясно, свет устроеі так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за эго страданиями и гонением. Чем безкорыст- нее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома ее. Внутренно сознаешь его непреложность и всеобщность, но при столкновении с действительностью, в каждом частном случае, Зываешь поражен, как чем?то неожиданным и новым. И при эт*і?і знаешь, что не прав своим желанием отвергнуть этот закон и доставить на его место безмятежное чаяние человека, несущего цар человечеству, дар, который не оплатить ни памятниками, іи хвалебными речами после смерти, ни почестями или деньгамі при жизни. За свой же дар величию приходится, наоборот, растачиваться своей кровью. Общество же проявляет все старатая, чтобы эти дары не были принесены. И ни один великий никогда не мог дать всего, на что способен—ему в этом благополучно мешали, все, все окружающее. А если не удастся помешать насилием и гонением, то вкрадываются лестью и подачками, стараясь развратить и совратить. Кто из русских поэтов, скоіько?нибудь значительных, был благополучен? Разве что Жуковский, да и то теперь открываются интриги против него, вклюіительно до обвинения в возглавлен™ русской революции. Философы—в таком же положении (под философами разумею не тех, кто говорит о философах, но кто сам мыслит философскн), т. е. гонимые, окруженные помехами, с заткнутым ртом. Несколько веселее судьба ученых, однако лишь пока они