Какому закону Неба повинуемся мы? Закону любить всех людей. Откуда мы знаем, что любить всех людей это закон Неба? Потому что Небо принимает жертвы от любого человека. Откуда мы знаем, что жертвы любого человека приняты Небом? Потому что с древности и до наших дней нет никого, кому бы оно не выращивало буйволов и коз, не откармливало свиней и диких кабанов, не поило вином, не давало в изобилии зерно, чтобы люди служили Небу, духам рек и гор. Таким образом, мы видим, что Небо принимает жертвы от всех. А принимая жертвы от всех, Небо должно всех любить. <…>
Просвещенные люди, которые верны справедливости, могут только следовать воле Неба. Тот, кто следует воле Неба, питает всеобщую любовь. Тот, кто противостоит воле Неба, питает отдельную любовь. Для первых закон — справедливость, для вторых закон — сила. Что происходит, когда справедливость становится законом управления государством? Тогда большие царства не нападают на малые, сильные не грабят слабых, большинство не притесняет меньшинство, хитрецы не обманывают простаков, знать не презирает простонародье, богатые не смеются над бедняками, молодые не посягают на стариков. И царства не будут творить зло, используя для этого воду, огонь, яд и оружие. Такое положение вещей благосклонно воспринимается Небом, духами срединного мира и народом. Благоприятное для всех трех, оно идет на пользу всем. Это называют расположением Неба. Тот, кто следует такому порядку, — ученый и мудрый, человечный и справедливый, добродетельный учитель и преданный чиновник, любящий отец и ребенок, полный сыновней почтительности. Почему? Потому что такое положение вещее сообразно с волей Неба».
Впрочем, элементы, которые мы видим в концепции этого философа, благодаря используемому им глоссарию и его мыслительным конструкциям, свойственным периоду раннего феодализма: презрение к условности, безразличие к грубости, глубокая любовь учителя Мо к человеку, — без сомнения, совсем не изменили умы власть имущих того времени.
Несколько десятилетий спустя в царстве Ци родился философ Мэн-цзы (372–289 до н. э.), который самостоятельно и весьма подробно проанализировал идеальные модели управления государством, идеи и результаты долгих конфуцианских паломничеств, целью которых был поиск князя, способного прислушаться к их советам.
Он постоянно опровергал теории школы Мо-цзы, которые изобличал в догматической косности. Для него «справедливость» была тесно связана с личными качествами, которые менялись в зависимости от конкретного человека, от его морального долга. Воодушевленный тайнами духовности, Мэн-цзы провозглашал, что каждый, отказываясь от жизненной суеты, должен вновь обрести сердце ребенка, которое по природе является добрым: «Стремление природы человека к добру подобно стремлению воды течь вниз. Среди людей нет таких, которые бы не стремились к добру, так же как нет такой воды, которая не могла бы течь вниз. Если ударить по воде и привести ее в движение, можно заставить ее подняться выше лба. Если же устроить преграду и приводить ее в движение, то можно заставить ее подняться на гору. Но разве это зависит от природы воды? Сила привела к этому. Человека можно побудить сделать недоброе…»[27]
Действуя как продолжатель великого Конфуция, Мэн-цзы привлек к себе множество учеников. Его воззрения, собранные ими в произведении, обладающем очень высокой литературной ценностью — «Мэн- цзы», — позже стали намного более широко известными, чем труды древних философов, изучавшиеся в обязательном порядке для сдачи экзаменов на звание чиновника.
Впрочем, та эпоха была еще менее благоприятной для расцвета счастливых мечтаний философов. При жизни внимание к идеям Мэн-цзы было еще меньшим, если это вообще возможно, чем к идеям Конфуция.
Год за годом, царство Цинь все больше укреплялось, постепенно это привело к установлению нового взгляда на философские проблемы. Процветание этого государства основывалось не только на мимолетных успехах воинственных правителей, любимцев божеств. Оно было результатом сознательной и целенаправленной политики, появившейся, как только идея закона
Сюнь-цзы (315–236 до н. э.), как и многие другие великие политики того времени, вел бродячую жизнь. Он служил на высоких должностях сначала в царстве Ци, в Шаньдуне, затем в царстве Чу, на юге Китая. Сюнь-цзы восхищался философией Конфуция, однако не разделял ни идеи любви Мо-цзы, ни энтузиазма Мэн-цзы, ни даже веры Учителя в человеческую гуманность
Призрачное государство Чжоу было уничтожено. Время мифических сказок и мечтаний о золотом веке прошло. Развитие мира перестало зависеть от человека, а стало результатом совокупности чисто механических действий и реакций: «Движение Неба обладает постоянством. [Это постоянство] существует не благодаря [мудрости] Яо и не умирает из-за [тирана] Цзе. Когда люди, стремясь соответствовать этому постоянству, соблюдают порядок, они счастливы; когда же в этом стремлении они допускают беспорядок, их постигает несчастье. Если [человек] старательно занимается сельским хозяйством и бережет добро, то Небо не в силах ввергнуть его в нищету. Когда человек обеспечивает себя всем необходимым для своего существования и действует своевременно, Небо не может сделать его больным. Если человек соблюдает [естественное] дао и не совершает ошибок, небо не в состоянии навлечь на него беду. В этих случаях ни наводнение, ни засуха не могут заставить человека страдать от голода; холод и зной не могут принести ему болезни; злые духи не могут принести ему несчастье».
Но еще больше, чем власти сверхъестественного, Сюньцзы не доверял человеку: «Только под влиянием учителей и законов, только со строгими правилами поведения в качестве проводников может существовать учтивость, уважаться этикет, быть восстановлен порядок. Из всего этого следует, что человеческая природа дурна, а ее доброта является приобретенной».
Все было сказано. Впрочем, нельзя делать вывод, что философ совсем потерял надежду: он все же верил в возможность прогресса, который тем не менее был трудно достижим, поскольку ему препятствовала человеческая природа.
Когда Хань Фэйцзи применил на практике учение Сюньцзы, он представил государство как геометрическую точку в космическом порядке. Поддержание морали, потребность в которой была вызвана необходимостью абсолютной победы государства, в повседневной жизни достигалось системой жестоких наказаний: «В действительности разуму народа можно доверять настолько же, насколько и разуму ребенка… Ребенок не понимает, что страдание от малого наказания — это средство получить большую пользу. <…>
Сегодня, когда правитель заставляет обрабатывать больше земли и пасти больше скота, для того чтобы умножить пропитание своего народа, его называют жестоким. Когда правитель карает преступления, умножая наказания, чтобы пресечь действия преступников, народ называет его суровым. Когда правитель повышает денежный и продуктовый налоги, чтобы наполнить хранилища зерна и казну на случай голода и для содержания армии, народ называет его алчным. Наконец, когда правитель делает упор на единую военную подготовку, не делая скидок ни для кого, и заставляет свои войска долго воевать, чтобы захватить врага, народ называет его свирепым. Эти четыре средства позволяют достичь порядка и сохранить мир, однако народ слишком невежествен, чтобы их оценить».
Так сложилась «школа законов» (
