могли обойтись без огня.
Па и сейчас сидел в той же позе, но, увидев меня, встал и, взяв ведро, отругал за то, что я долго оставался снаружи. Он сразу заметил иней, покрывавший мой шлем. Тут же и Ма набросилась на меня. Па объясняет, что ей необходимо выплескивать чувства. Даже Сест и та что-то пару раз пискнула.
Па завернул ведро в плотную ткань. Только в Гнезде ощущаешь, какое же холодное это ведро. Кажется, оно высасывает тепло отовсюду. Даже языки пламени съеживаются, когда Па ставит ведро рядом с огнем.
Однако мерцающее бело-голубое вещество, насыпанное в ведро, сохраняет нам жизнь. Оно медленно тает и, испаряясь, освежает Гнездо и поддерживает огонь. Слои одеял не дают ему слишком быстро покинуть Гнездо. Па хотел бы заткнуть все щели, но у него ничего не получилось (здание сильно повредили землетрясения), да и к тому же он должен держать трубу открытой, чтобы дым выходил наружу. Но там у него поставлены какие-то хитрые штуки (Па называет их отражателями), которые мешают выходу воздуха.
Па говорит, что воздух — это крошечные молекулы, которые улетят мгновенно, если что-то их не остановит. Мы должны пристально следить за тем, чтобы воздуха не оставалось мало. У Па всегда наготове большой его запас, который он держит за первым слоем одеял, вместе с углем, консервами, бутылками с витаминами и прочим, например ведрами со снегом, из которого получаем воду. За ним приходится спускаться на первый этаж, что не так-то легко, и выходить из дома через дверь.
Видите ли, когда Земля начала остывать, вода, находившаяся в атмосфере, замерзла первой, и на поверхности образовалась снежная корка толщиной около четырех метров. А на снег легло покрывало из кристаллов замерзшего воздуха, поднявшееся до пятого этажа.
Разумеется, не все составляющие воздуха замерзали и падали на землю одновременно.
Сразу над снегом — слой углекислоты. Поэтому, когда идешь за водой, надо убедиться, что не набрал этого вещества, которое при испарении может усыпить нас и погасить огонь. Затем идет азот, от которого нет никакой пользы, хотя он составляет большую часть одеяла замерзшего воздуха.
Сверху, к счастью для нас, находится кислород, поддерживающий нашу жизнь. Мы отличаем его от азота по светло-голубому цвету. Твердый кислород образуется при меньшей температуре, чем азот, поэтому он и оказался на самом верху. Па говорит, что мы живем лучше, чем в прошлом короли, потому что дышим чистым кислородом. Но мы привыкли и не видим в этом ничего особенного.
А на самом верху — тоненькая пленка жидкого гелия, очень забавного вещества. Слои всех этих газов четко разделены между собой. Как слоеный торт, иногда говорит папа, что бы это ни значило.
Мне не терпелось рассказать об увиденном, и я заговорил, как только снял шлем и пока выбирался из костюма. Ма разволновалась, принялась поглядывать на входную щель в одеялах, сцепила руки — ту, на которой потеряла три пальца (отморозила), зажимала здоровой. Я видел, что Па сердится за то, что я ее испугал, пытаясь все быстро объяснить, но понимает, что я ничего не выдумываю.
— Ты долго наблюдал свет? — спросил он, когда я закончил.
Впрочем, я ничего не сказал о том, что сначала принял свет за лицо молодой леди. Почему-то мне хотелось сохранить это в тайне.
— Да, огонек прошел пять окон и скрылся этажом выше.
— Может, он выглядел как блуждающее электричество? Или ползучая жидкость? Или звездный свет, сфокусированный растущим кристаллом? Или что-то такое?
Па расспрашивал меня не зря. Много странного случается в мире глубокого холода. Даже когда ты уверен, что вся материя намертво замерзла, вещество обретает новую жизнь. Липкая пленка ползет, ползет к теплу, как собака бежит на запах пищи, — это жидкий гелий. А однажды, в моем детстве, молния — даже Па не представляет себе, откуда она взялась, — ударила в шпиль неподалеку от Гнезда, и электричество сохранялось в нем долгие недели, пока не рассеялось.
— Ничего похожего я еще не видел, — ответил я.
Па какое-то время стоял глубоко задумавшись.
— Выйдем вместе и разберемся, что там делается, — наконец решил он.
Ма и Сест очень не хотели оставаться одни, но Па их успокоил, и мы начали надевать костюмы для дальних походов. Па сделал их сам, со шлемами из трехслойного стекла, которые когда-то были большими прозрачными банками для консервов. Наши костюмы держат воздух и тепло — во всяком случае, мы ходим в них за водой, углем, консервами и прочими необходимыми нам вещами.
Ма вновь начала причитать:
— Я всегда знала, снаружи что-то есть, ждущее, чтобы добраться до нас. Я чувствовала это долгие годы, что-то холодное и ненавидящее тепло, жаждущее уничтожить Гнездо. Оно наблюдало за нами все это время, а теперь явилось, чтобы расправиться с нами. Оно схватит тебя, а потом придет за мной. Не ходи, Гарри!
Па надел все, кроме шлема, и, опустившись на колени перед камином, сунул в него руку и дернул за длинный металлический прут, идущий вдоль всего дымохода. Им мы сбиваем лед, постоянно нарастающий в трубе. Раз в неделю Па лезет на крышу и проверяет, все ли в порядке. Это наше самое опасное путешествие, и туда Па не пускает меня одного.
— Сест, — тихо сказал Па, — следи за огнем. И за воздухом тоже. Если его останется мало или он будет испаряться недостаточно быстро, возьми корзину, стоящую за одеялами. Но будь осторожна. Не касайся корзины голыми руками. Возьми тряпки, прежде чем поднять корзину.
Сест перестала помогать Ма бояться и сделала то, что ей велели. Ма внезапно успокоилась и, хотя глаза оставались дикими, наблюдала, как Па надевает шлем, берет пустое ведро и мы уходим из Гнезда.
Па шел первый, а я держался за его пояс. Что самое смешное, я не боюсь ходить один, но когда Па рядом, мне хочется за него ухватиться. Привычка, наверное, хотя в данной ситуации, надо признать, я и вправду немного боялся.
Видите ли, так уж вышло, что за пределами Гнезда нет жизни. Па слышал, как последние радиоголоса затихли много лет тому назад, и видел, как некоторые из последних людей умирали, потому что им не повезло или они не смогли укрыться в таком вот Гнезде. Поэтому мы знали: если рядом что-то есть, то в этом «чем-то» нет ничего человеческого или дружелюбного.
И кроме того, там всегда ночь, холодная ночь. Па говорит, что и в прежние времена люди боялись ночи, но каждое утро всходило солнце и прогоняло этот страх. Я должен верить ему на слово, потому что помню солнце лишь большой звездой. Видите ли, я еще не родился, когда черная звезда оторвала Землю от Солнца, а теперь утащила за орбиту Плутона, и Па говорит, что она утаскивает нас все дальше.
Мы можем ее видеть, когда она пересекает небо, закрывая звезды, и особенно четко она выделяется на фоне Млечного Пути. Черная звезда довольно велика, и мы находимся к ней ближе, чем планета Меркурий к Солнцу, но у нас нет времени часто наблюдать за ней.
Я задался вопросом: а вдруг на черной звезде есть что-то такое, что хочет добраться до нас, и именно поэтому черная звезда и прихватила Землю с собой? Но тут, пройдя по коридору, мы вышли на балкон.
Я не знаю, как выглядел город раньше, но сейчас он прекрасен. В звездном свете все неплохо видно (Па говорит, что раньше звезды мерцали — из-за атмосферы, — а теперь сияют ровным светом). Наш дом расположен на холме, над сверкающей пеленой, которую пронзают высокие здания, а темные впадины между ними, когда-то бывшие улицами, образуют ровную прямоугольную сетку. Я иногда нарезаю такую на выровненном картофельном пюре и наливаю в канавки подливу.
На каждом здании — круглая шапка кристаллов замерзшего воздуха, похожая на меховой капюшон Ма, только еще белее. В этих домах видны черные квадраты окон, с белыми наличниками кристаллов воздуха. Некоторые дома наклонились, а многие разрушились во время землетрясений и ураганов, обрушившихся на город в тот период, когда черная звезда боролась с Солнцем за Землю.
Кое-где висят сосульки. Как из воды — эти появились в первые дни похолодания, — так и из замерзшего воздуха. Иногда какая-нибудь сосулька так ярко отражает звездный свет, что кажется, будто одна из звездочек сама спустилась к нам в гости. Именно об этом и подумал Па, когда я рассказал ему об
